Мало-помалу часть интересов выпала из моего поля зрения и остались только история и войны. Частенько я задерживался в залах библиотеки даже по воскресеньям до вечера и девушки-библиотекари были вынуждены вежливо выпроваживать меня под локотки, чему я нисколько не обижался – сильно уставал, но был страшно доволен. Став завсегдатаем библиотеки и просто книгочеем, я постепенно вошёл в круг выступавших перед ребятами с рас сказами о прочитанном, читал стихи, благо позволял голос. Он по тем временам был довольно громким и выразительным, тем более, что я старался и его использовали не только в библиотеке, но и в школе – доверили работу диктора в школьном радиоузле, чем я особенно гордился.

Листать книги, читать, размышлять над прочитанным для меня стало страстью моей души, и на долгие годы почти заменило общение с живыми людьми – я действительно превратился в книгочея. Даже в проливной дождь мне было скучно сидеть дома над уже прочитанной книжкой и я, не боясь вымокнуть, шёл в библиотеку.

Однажды настолько промок, извозил в грязи свои старенькие ботинки, доставшиеся в наследство от брата Василия, что одна из библиотекарей, видя моё печальное положение, разула меня, и, повесив рубашку сушиться, принесла стакан горячего чаю. Сидя за столом с книжкой и прихлёбывая сладкий горячий напиток, я с удовольствием шевелил замёрзшими, сморщенными от холодной воды, пальцами ног. А мои ботинки-развалюхи мирно сушились у раскалённого обогревателя. За окном бушевал очередной японо-тихоокеанский тайфун, по стёклам струились целые потоки дождя, а здесь, в библиотеке было так сухо, сладко и тепло, что совсем не хотелось покидать такого волшебного и загадочного места.

Мои формуляры так быстро заполнялись названиями книг, что к концу пятого класса их набиралась целая стопа. Библиотеку я застал в период её расцвета. Работа с детьми была на подъёме, да и занимались с ними люди увлечённые, любящие своё дело. Мне очень повезло на них. Вместе с ними мы, читатели, ходили в кино, на детские спектакли, которые играли сами детишки, смотрели диафильмы. И когда меня однажды не взяли из-за возраста (туда пошли старшие подростки),мне стало обидно – какие-то два года и не берут. В одной из небольших комнат мы под руководством библиотекарей готовили к праздникам самодельные игрушки, подклеивали старые книжки, в общем занимались самыми полезными делами. К сожалению, я не запомнил их имён, фамилий, а так надо было бы…

В седьмом, восьмом классе я стал ходить туда реже, и к концу восьмого когда однажды пришёл в библиотеку, вдруг понял – это в последний раз.

При виде пустого тихого зала, стеллажей с книгами мне стало грустно – прощаясь с библиотекой я прощался с детством. Мне пришлось по возрасту перейти в юношескую библиотеку, но она не давала того благодарного заряда, что детская.

Но всё это было потом, а семи лет я был определён первоклассником в среднюю школу №55, что скрывалась за могучими тополями на улице К. Маркса, как раз напротив геологоразведочной экспедиции. Ходил я в школу по-разному. Если напрямик своей улицей, то переходя овраг по тропе и потом хорошей дорогой мимо пединститута (куда я потом и поступил) идти минут двадцать. А если срезать путь и пойти вообще оврагом, то и меньше. Но так я ходил только в сухую погоду, потому что в дождь такой «поход» превращался в мучительство.

Моя первая школьная учительница была не очень приятной женщиной. К сожалению Тамара Ивановна имела дурную привычку кричать на нас, да ещё таким визгливым голосом, что многие из моих соседей по классу, и я в том несчастливом числе, просто терялись под аккомпанемент её нервов. Мои тетрадки сразу наполнились двойками, тем более, что мы ещё только начали писать чернильными ручками, а аккуратностью я не страдал. Такой оборот не устроил маму и она, переговорив с завучем Ольгой Трофимовной, добрейшей души человеком, перевела меня в параллельный класс, к Нинель Ивановне Терещенко. Невысокого роста, спокойная и рассудительная, она сразу завоевала мою душу. Дела мои учебные стали понемногу поправляться и к концу года я хоть и не стал хорошистом, но тройка была всего одна. По математике, которая мне туго давалась в основном из-за неспособности сосредоточиться, а может и из-за лености.