Когда человек начинает себя сопоставлять с Евангелием, с этим миром, то он теряет уверенность, потому что человек, который читает Евангелие и применяет его к себе, понимает, что так жить невозможно. Ни один человек не скажет, что он может это сделать, что он способен хоть в чем-то исполнить Евангелие. Это поняли и апостолы: когда Христос позвал за Собой богатого юношу, жившего вроде церковной жизнью, исполнявшего заповеди, посты соблюдавшего, и сказал ему: Все Мое – твое, а в ответ Христос хотел услышать: «И все мое – Твое». Настал момент, когда надо было идти за Христом. Просто все оставить и идти за Христом. А юноша почесал затылок (богатство было большое) – и не пошел. Апостолы поняли, что так никто не пойдет за Христом: «Кто же тогда может спастись?» – спрашивают они Христа. Он говорит: «Людям это невозможно! Но невозможное человекам – возможно Богу!» (см. Мф. 19, 16–26; Мк. 10, 17–27; Лк. 18, 18–27). Если человек по своему внутреннему разумению захочет спастись, он должен признать, что и ему это тоже невозможно. Вот какая у нас Церковь странная, совершенно не на что опереться, кроме Христа, потому что только у Него все есть. А мы все время приходим за чем-то другим.

Главным желанием, главным вопрошением для нас оказывается не следовать за Христом, а укрепить наши земные позиции. Но главное-то – Христос! Если в Церкви человек не встречает Христа, такая Церковь никому не нужна. Она действительно оказывается ненужной, бесполезной, домом торговли, продажи каких-то услуг – зачем она нужна? Церковь, которая освящает воду, Церковь, которая читает акафисты, – все это можно и без нее делать. Но нет другого места на Земле, где человек и Бог могут быть так открыты друг для друга, что человек, идущий к Богу, вдруг начинает быть на Него похожим. Вдруг что-то с ним происходит, как с этим зернышком или с этим виноградом, и человек незаметно для себя преображается, будучи неуверенным, в тревоге внутренней. Многие считают, что в Церковь идут люди, которым не на что опереться. На самом деле, все ровно наоборот: именно в Церкви человек теряет свою гордыню, уверенность, что он все на свете может победить, купить, разрулить, – вот это он начинает терять. Но он оказывается способным на любовь, вдруг в нем прорывается способность прощать, молиться за обидчиков, он начинает любить того, кого полюбить невозможно. И когда все это начинает просыпаться в нем, человек начинает понимать, насколько же этого всего в нем мало, как же все это скудно, как всего этого не хватает, но ему именно этого и надо! Вдруг он понимает, что только ради этого и имеет смысл жить. Ничего другого хорошего, доброго, кроме как любви Христовой, в жизни нет. А если есть, то оно начинает быть ценным только потому, что есть Христос, потому что Христос дает тебе возможность любить, прощать, дает возможность даже из ада кого-то доставать, если ты по-настоящему с Ним. Если Сам Христос в Своем трехдневном погребении дошел до ада и ад опустошил, тогда и те, кто совсем близко ко Христу прилепились, тоже могут дойти до ада и кого-то вытащить оттуда. Мы знаем об этом, это не сказки, это реальность нашей жизни во Христе.

Тогда становится понятным, что же делает человека таким открытым для Христа. Конечно же, Евхаристия, конечно же, Причащение, конечно же, жажда быть со Христом. Приступая к Чаше, человек часто думает: «Вот это хорошее, благочестивое дело, я сейчас исповедуюсь, очищусь от грехов, причащусь, благодать Божья со мной будет, и мне будет хорошо. Эта благодать меня исцелит, укрепит, с этой благодатью я вернусь домой, и мне будет легче жить с этой благодатью!» Это еще одна лукавая ошибка. Как же можно «легче жить» со Христом? Как можно «легче жить», если в этой Чаше – Распятие? Мы же Крови причащаемся, а не малинового сиропа, мы же Плоти распятой причащаемся, а не пирожного французского, чтобы нам было хорошо и приятно. Мы слышим на каждой литургии, это Крест, который нам дает Христос. Прежде всего человек, который идет причащаться, идет причащаться Креста и Воскресения Христова. Потому что никак эту радость не получишь, кроме как через Крест.