Как зелена моя любовь,
как далека она!..
Как чаша, я наполнен вновь,
и вновь – не видно дна
за юной пеной! Но – седа,
седа душа на дне…
О чем, зелёная звезда,
о чём ты шепчешь мне?..
Пусть под угрюмый этот свод
неслышно скорбь войдёт…
II
Горьким, горьким было пиво,
лгали речи в этом доме,
и глаза глядели криво,
и очаг коптил недобро,
и углы таили злобу,
по-змеиному шипели…
И хотели гости, чтобы
пел Брандан. Но им – не пел я!..
Горьким, горьким было пиво,
но презренье – пива горше!..
Ожерелья мне сулили,
кубки золота литого,
как о милости молили,
как о влаге в сушь… Не трогал
я правдивых струн. Опасно,
словно потаскуха – тело,
продавать свой дар прекрасный…
Пел для всех я. Им – не пел я!..
Горьким, горьким было пиво,
но презренье – пива горше!..
И, от ярости безумны,
за мечи они хватались,
воя. Но – молчали струны.
Но – когда и кто заставил
барда лгать себе в угоду?
Мне ли головою белой
честь пятнать? И встал я гордо
под мечами. И – запел я!..
И глаза им выжгла песня
о презрении горше пива!
Монолог человека, испорченного классиками
Я читал слишком много,
я спешил слишком часто,
я любою дорогой
не шагал безучастно —
а дороги те были
не усыпаны розами,
на дорогах тех били
семиматушной прозою,
по мозгам и по почкам,
и под дых, и лежачего,
били скопом и в клочья…
Всё, что было назначено
мне судьбою лукавой —
принимал я без ропота,
заражён идеалами
поучителей тронутых —
от Христа и Сократа
до Толстого и Маркса…
Я
родился
крылатым,
стал —
фигурой из фарса.
Я
бежал от покоя
и от дара,
что даром,
Я
щеку за щекою
подставлял под удары,
я
чужого:
– Да что вы?!
Я
своё:
– Да возьмите!..
Хоть в моей родословной
каждый предок – грабитель.
Хоть в моей родословной
не читали – рубились;
не сыскать краснослова,
но убийц – в изобилии…
Крестоносцы, варяги,
запорожцы, бароны —
между ними я
ряженый,
вроде белой вороны…
Слишком добрых и мудрых
я читал слишком много.
Стал я добрым и мудрым,
стал бараном безрогим,
незлобивым, покорным,
разучившимся драться —
хоть пишите икону!..
Только – жил ли я, братцы?
Видение
Живёт средневековье во мне —
как замок тяжкий и подслеповатый,
навис над пропастью;
и на крутой стене
суровой стражи сумрачные латы;
и на закате затрубит герольд
пронзительно, надменно и беззвучно,
и дрогнут створы кованных ворот,
и призрачный кортеж по сонным кручам
в долину молчаливо потечёт.
Черны щиты, опущены забрала,
и шаг коней размерен и могуч; и вот,
истосковавшись по врагу,
седой король торжественно и ало
нагим над головой взмахнёт мечом…
«…И в тишине…»
…И в тишине
застыну, молчалив, сосредоточен.
И что мне прошлое? Что будущее мне?
Лишь марево, лишь трепет многоточий
на кронах строк!.. Я ухожу в леса,
по джунглям рифм протаптываю тропы
и продираюсь сквозь стихи; я сам —
пещерный тигр, ревущая утроба,
чей голод первобытнее Луны,
чья жажда раскалённее вулканов;
в ушах моих мурлычет гром весны —
и я рычу, и бью хвостом по скалам,
и морду жаркую сую под водопад —
кипит струя, шипя, взвиваясь паром!..
О, как я пьян! Как этой жизни рад!
Я – тигр! Я – миг! Я – торжество удара,
что, как судьба, звенящая во мне,
неотвратим, стремителен и точен!..
И что мне прошлое? Что будущее мне?!
Лишь марево, лишь трепет многоточий…
«Бью челом вам, донкихоты…»
Бью челом вам, донкихоты!
Ваш от пят я до макушки.
Мы найдём мечам работу,
к чёрту книги и подушки!..
Час пробил! В грязи свинея,
докатился мир до точки.
Обучайтесь, Дульсинеи,
класть на синяки примочки.
…Бьют от наших шлемов блики,
как перчатки, в ваши рожи.
Мы в ничтожестве – велики,
вы в величии – ничтожны!
Что с того, что, как лопаты,