Тишину во дворе нарушал только перевод моих слов.

– Как самый высокопоставленный из присутствующих священников, я имею честь принять твою клятву от имени моего отсутствующего отца, иеромонаха Чилтея, и от имени самого Единственного истинного Бога, твое служение которому, я уверен, наполнит гордостью сердца всех левантийцев.

Снова поднялся гул. Ошар переводил. Среди шума запел единственный голос, и песня пронзила мне сердце. У левантийцев тоже были песнопения, чтобы привлечь внимание богов, но это, чужое, оказалось не менее прекрасным.

Я вздрогнула от прикосновения ткани к лицу. Светлой, мягкой ткани, удушающей, словно облако.

Маска.

Когда Лео завязывал ее на моей бритой голове, я сжала губы. Свет пробивался сквозь прорези, сужавшие мир до узкой полоски, и не было никакой возможности дышать, кроме как через ткань. Никакой возможности казаться кем-то, кроме безликого служителя Единственного истинного Бога.

Я больше не левантийка.

– Поднимись, Дишива, Защитница веры, – сказал Лео, когда песнопения стихли. – И займи свое почетное место.

Я, безликая, стояла перед толпой.

Люди захлопали, и Лео склонился поближе.

– Теперь можешь именем Бога благословить Клинков, выступающих на юг, чтобы выкорчевать дезертиров и их любимую заклинательницу.

Я в ужасе повернулась.

– Ты не умеешь лгать, – сказал он. – И прежде чем спросишь, как я намерен тебя заставить, вспомни о средствах в моем распоряжении. Если откажешься, я убью всех твоих Клинков и их лошадей. Даже твоего драгоценного Итагая, и заставлю тебя его съесть. Не думай, что у меня не получится.

Я вспомнила об ужасающем покое, под влиянием которого могла согласиться на что угодно.

Он выпрямился и тоже захлопал, ритм казался эхом моего панически бьющегося сердца.

– Восхвалим же Дишиву, Защитницу Единственного истинного Бога!

Повозка резко остановилась, и капитан Энеас выпрыгнул на дорогу. А я ткнула возницу кинжалом под ребра.

«Неужели это было необходимо?» – возмутилась императрица Хана. Не вопрос – скорее способ выразить неудовольствие для очистки совести.

– А ты предпочла бы, чтобы он болтал повсюду про двух чилтейцев с тяжелым ящиком? Не знаю, как ты, но я не желаю, чтобы нас обнаружил этот…

«Похоже, ты позабыла, что ты больше не в своем теле, госпожа Мариус. Я не чилтейка».

Мой взгляд был предназначен императрице, но смотрела я на пустую дорогу.

– Не забыла, – сказала я, трогая ее светлые кудри заляпанной кровью рукой. – Но в твоей шкуре я куда больше похожа на жительницу Чилтея, чем прежде в своей.

Ее колени хрустнули от того, что я заставила нас подняться и пнуть завалившегося на ящик возницу мыском сапога. Труп с глухим стуком шлепнулся на дорогу. Капитан Энеас отошел на несколько шагов и, опустившись на колени в сырую траву, забормотал свои вечерние молитвы. Я закатила глаза. Смеркалось, в воздухе пахло дождем, но, по крайней мере, погони не видно. Где бы ни был Лео, здесь его нет.

И все же…

Пока капитан Энеас молился на заходящее солнце, я скользнула взглядом по длинному, похожему на гроб ящику в задней части повозки. Он не шелохнулся с тех пор, как возница утром помогал капитану его поднимать, и все же… От одного взгляда в ту сторону волосы на руках встали дыбом. Это не простой ящик – тот, кто находился внутри, был жив, слышал нас и, что хуже всего, кажется, просыпался.

Я спустилась на землю, шипя и морщась от боли в каждом суставе. Мне хотелось спать, но здесь не было никакого укрытия, а нужно стащить ящик, развести огонь, заняться волом и повозкой.

«Он сам со всем справится».

– Без помощи – нет.

«Помощь будет. Помести меня в возницу».