Его слова разорвали темноту, как завесу, открыв мне комнату. Маленькую комнату, освещенную дымящимся очагом и свечами. Слабый свет сочился в открытую дверь, за которой водопадом хлестал дождь. Капли воды с протекающей крыши стекали в горшки, от влажности было трудно дышать. У огня сушилась одежда. Одеяло под моей головой пахло плесенью. Все пространство вокруг заполняли связки сушеных трав, миски, иглы и нитки. И девчонка. Нет, слишком высокая и хорошо сложенная для девчонки, скорее молодая женщина, ровесница Тора. Она склонилась над работой, из пучка на затылке выбилось несколько мокрых темных прядей. Остановившись с иглой и ниткой в руке, она посмотрела на Тора и что-то сказала на кисианском.

– Что она говорит? – просипел я.

– Хочет знать, можно ли продолжать шить или ты свалишься в обморок прямо на нее.

Я встретился с ее острым, оценивающим взглядом. Ни жалости, ни извинений. Жесткость ее лица лишь усиливалась нетерпением.

– Скажи, пусть продолжает, – сказал я, ненавидя свое сухое карканье. – Левантийцы терпеливы.

Тор повторил мои слова, и верхняя губа женщины скептически изогнулась. Но все же она обратила взгляд ясных глаз к работе и снова воткнула иглу мне в ногу. Я заскрипел зубами, сжав кулаки, и уставился на отблески света на потолке. Ощущения не были для меня новыми, но Йитти всегда облегчал их болтовней, старыми историями, едой, выпивкой и хорошей компанией.

Тор присел рядом со мной как зверь, готовый к бегству.

– Прости, что пришлось принять помощь этих людей, – сказал он. – У меня не было выбора.

– Кто они?

Я не повернул головы, чтобы снова посмотреть на нее, но видел молодую кисианку боковым зрением. А шаги позади меня означали, что в комнате есть как минимум еще один человек, а может, и больше.

– Они были одеты как солдаты, – ответил Тор, опасливо покосившись на женщину. – И хорошо вооружены, но не думаю, что они те, за кого себя выдают. Крестьяне, хозяева дома, много им кланялись, так что, возможно, этот человек какой-то вельможа.

Я вздрогнул от мерзкого ощущения, когда нить стянула кожу.

– А где мы? – спросил я, стараясь отвлечься от боли в ноге, как будто врезающейся в кость.

– Не знаю, – скривился Тор. – Я нашел тебя у дороги и был уверен, что Сетт отправит за мной Клинков, поэтому просто скакал вперед. – Он выдавил неуверенный смешок. – Проклятье, эти кисианские кони – просто неразумные твари.

– А Дзиньзо?

– В сарае. С ним все в порядке. Я даже вычистил его и дал сухого сена.

Другие вопросы застряли у меня в глотке, я не мог выговорить их, поскольку боялся ответов. Опустилась напряженная, хрупкая тишина. Лишь ритмичные уколы иглы нарушали нить моих размышлений, принося облегчение, хотя из-за них в животе все сжималось.

Позади меня раздался низкий голос. Снова кисианский. Молодая женщина ответила, не поднимая глаз. Тор переводил взгляд с одного из них на другого, слушая разговор, затем, увидев озадаченность на моем лице, сказал:

– Они говорят о тебе. Она считает, что ты можешь все-таки выжить, а он предостерегает от излишнего оптимизма. Говорит, такие раны могут загноиться.

Женщина завершила разговор, пожав плечами, и Тор перевел ее последние слова только после моего напоминания.

– Она говорит, что тогда это будет еще более пустая трата ниток, чем… не уверен, что правильно понял слово, нас не учили ничему такому, но, кажется, она говорит о… – он сделал неопределенный жест, будто шьет, – о подушках? О картинах, вышитых на подушках. Вроде наших вышитых попон.

Все молчали, пока она не затянула нитку в последний раз и перекусила ее.

– Можешь сесть? – перевел Тор, когда она впервые заговорила со мной. Молодая женщина поджала губы в ожидании ответа, и мне никогда так не хотелось знать их язык, как перед лицом такой нетерпеливости. – Она говорит, что так будет легче перевязать рану. И здесь есть вода. И мясо. И рис, если ты готов поесть.