Явно не бедствует, или этот ее недо-муж не бедствует. Я знаю сколько стоит номер в отеле Тамерлана. Даже самый скромный.
– Так длуг или нет?
– Длуг, длуг…
– Не дьязнись! Это некультулно!
Не могу сдержать порыв, неожиданно сам для себя крепко обнимаю сына.
Сына!
Некультурно! И правда, чего я дразнюсь?
И вообще… Веду себя как…
– Я друг, Ник. Тебе точно друг. Насчет твоей мамы… когда-то мне казалось, что я ее друг. А потом… потом я все испортил.
– Как все музики?
– Чего? – таращу глаза на этого мелкого умника. Ишь ты! Где набрался?
– Так бабуля говолит. Все музыки все полтят. Поэтому она незамузем. Но дед сказал, что он ее улого… уголо…
– Уговорит?
– Ага!
Бабушка… дед… интересно. Я ведь знаю, что у Воробушка мама умерла? И с отчимом она не общалась. Вернее, общалась один раз, тогда, на кладбище, я помню ее рассказ. Интересно, кого парень называет бабушкой и дедом.
– Ясно. Я тебе так скажу, может мужики и портят, а вот настоящие мужчины – нет.
– Я настоящий!
Улыбаюсь, глядя в эти довольные, гордые глазенки.
– А то! Конечно настоящий.
– Я маму защисяю!
– А на неё кто-то нападает?
– Нет. Я зе защисяю!
– Молоток. Ну что, еще окунемся и домой?
– Не домой в номел. В отель.
– Точно, в отель. Нравится тебе тут?
– Ага. Особенно моле. И тепло. Дома холодно.
– Это точно. Холодно.
Снимаю с сына полотенца, беру его за руку, веду к воде. Не представляю сколько времени прошло, полчаса, больше – телефон остался в номере, часы тоже. В шортах, которые на шезлонге только карта-ключ.
Переживаю, что Воробушек нас потеряет, но мне так здорово вместе с мальчишкой. Хочется побыть с ним подольше.
Мы плаваем долго, но я слежу, чтобы его губы не синели.
Выходим, снимаю с него жилет, вытираю тщательно.
– Все, в отель?
– А молозеное мона?
Мороженое. Наверное нельзя. Да и денег у меня с собой нет. Конечно, я могу записать в отеле не счет, но…
– Слушай, Ник, я не знаю, разрешает ли тебе мама.
– Лазлешает. – кто бы сомневался, что он так ответит!
– Да, но я должен у нее спросить. Давай мы пойдем к маме, спросим, если можно то… закажем тебе самую большую порцию.
– Большую низя.
– Закажем какую можно.
Мы идем к отелю и тут я понимаю, что не знаю в каком номере остановилась Надя. Ясно, что я могу спросить на респешн, но…
Спрашивать не нужно.
Она вместе со своим викингом идет нам на встречу. Видит сына, которого я уже не несу, а веду за руку, улыбается, раскрывает руки в объятия, и он летит к ней, такой счастливый!
А ее муж смотрит на меня, явно желая того, чтобы я сгинул в пучине морской.
Что ж, приятель, еще посмотрим, кто кого!
– Ма! Мы кыпались! А еще я хочу молозеное, и Иляс сказал, что купит. Если ты лазлешаешь!
– Ты разрешаешь? – смотрю на Надю, и вижу как она покрывается румянцем и дышит так…неровно.
Словно я спросил не о мороженом.
А я ведь и спросил не о нём…
Глава8
– Мороженое?
– Да, ма, хочу, хочу!
Она улыбается сыну, нежно обнимает, хочет поднять на руки, но викинг останавливает ее.
– Давай я. Тебе нельзя.
– Все в порядке, Слав, он не тяжелый.
Но он ее не слушает. Поднимает мальчонку сам. И меня это бесит.
Бесит то, что он вот так бесцеремонен с ее желаниями. И еще бесит то, что ей чего-то нельзя, а я не знаю почему.
Она больна? Или… беременна?
Вероятность этого просто сводит с ума. Если это так, если дело в том, что Надя ждет ребенка…
Чёрт, не могу не думать об этом.
Столько всего произошло!
За последний час моя жизнь повернулась на сто восемьдесят градусов.
Я встретил Воробушка. Я её узнал! Я увидел её сына.
И мужа…
На это ведь я совсем не рассчитывал, на то, что Надя будет не свободна.
Хотя, признаюсь честно, последние месяцы я каждую ночь видел ее во сне, видел образ мной придуманный, и слышал голос. И каждый день думал о том, чтобы возобновить поиски Воробушка, которые так бездумно и глупо прекратил когда-то.