– Они заключают контракт на три года, погружают тебя в виртуальную обучалку, и всё. Тебя всё это время никто не видит, ни карта твоя нигде не светится, ни симка. А там, или шах помрёт, или ишак сдохнет.

Сердюк только сейчас заметил, что тяжело и возбуждённо дышит. Он оглядел стол, на котором лежал пакет с пирожками, мазнул взглядом по притулившимся к стенке костылям, и вдруг…

– Не пойдёт, Матвей. Какой я лётчик? Я инвалид. Даже как у Маресьева не получится. У того только ступней не было, а у меня вообще ноги не работают.

– Вот не так я тебе хотел это всё рассказать, не так, – друг широко улыбнулся. – Думал, сядем вместе на бережке, я тебя и обрадую. Но, ты сам виноват.

Он развёл руками, но губы так и остались растянуты в улыбку.

– Короче, Маресьев. Ждут они тебя. Я договорился. Так что, если документы с собой, то поехали. Я тебя до самого порога довезу и с рук на руки сдам.

До столицы добрались за рекордные восемь часов. Иногда, глядя, как Жека Майоров, вполголоса матерясь, выкручивает руль своей Икс пятой, обходя попутных чуть ли не в лоб встречным, Сердюк ловил себя на завистливой мысли, что хорошо быть начальником райотдела, пусть даже бывшим. Никаких ограничений скорости.

В самой Москве после безумной гонки по трассе казалось непозволительно медленно ехать каких-то восемьдесят, а чаще вообще двадцать. Но вскоре мелькнули набережная, Садовое кольцо, ещё какой-то десяток поворотов, похоже, Матвей не очень хорошо ориентировался в центре, и машина с трудом втиснулась возле тротуара на Гончарной.

Майоров со смешанным чувством посмотрел на друга. С одной стороны, он прекрасно понимал Хохла. А с другой… Длительный опыт общения со всё набирающим силу и власть, сливающимся с государственными структурами, криминалитетом, накладывал свой отпечаток на видении мира и образе мышления. И этот самый образ мышления не мог позволить действовать так безрассудно и, чего греха таить, по-дурацки. Ну чего он добился-то? Как ни крутись, а плетью обуха не перешибёшь.

Хохла уже давно увели вглубь сияющего лампами дневного света помещения, а Матвей всё сидел в кресле холла, и, чтобы не уснуть, прокручивал события последних суток, вероятные последствия и его возможные действия в свете этих событий.

– Доброе утро. Это вы привели Андрея Васильевича?

Он, оказывается задремал. Надо же, и не заметил. Майоров сфокусировал взгляд на девушке в стандартной офисной униформе – узкая чёрная юбка, белая блуза, на груди – бейдж с именем. Имя тоже было стандартным. Даша. Ни должности, ни подразделения. Он коротко кивнул.

– Понимаете, видимо, организм вашего… Это ваш брат? – Она попыталась изобразить на лице печаль.

– Друг. – Коротко поправил Матвей. Он уже понял, о чём ему сейчас скажут.

– Как я могу к Вам обращаться? – задала стандартный вопрос Даша.

– Девушка, пожалуйста, короче. Я очень спешу.

Даша посмотрела в глаза собеседнику. Эти глаза явно видели смерть, и не одну. Она кивнула, скорее для себя, и спросила:

– Я могу отдать вам документы Андрея Васильевича? Извините, сердце не выдержало тестовых нагрузок. Мы сделали всё, что могли.

Маленький, три на четыре, кабинет напомнил детство, врачей, поликлинику. Два узких, характерных для центра Москвы, окна, стены, окрашенные в казённый голубой цвет. Напротив деревянной двери низкая кушетка с очень условной толщины матрацем, на столе в стакане обычные ртутные градусники, подсознание отказывалось воспринимать их как термометры, с ними длинные медицинские лопаточки из нержавейки и рядом пара стопок листов писчей бумаги. В голове против воли пронёсся запах мази Вишневского и вкус ультрафиолетового облучателя для горла.