А вон и Карилума. Вертится, ищет. Ну правильно, это же не он стрелял, да и птички сбитой пока не видит. А Андрей его – как на ладони. Сердюк чуть ускорился, чёрт, это невероятно, такая мощь, и полное ощущение, что не под капотом, а в нём самом. Подлетел, и, слегка сбросив скорость перед разгоном, ушёл в свечу с разворотом. Соперник заметил, заметался, попытался повторить манёвр, но где там. Сердюк уже у него сзади. Теперь гравилуч… Стрелять не надо, не враг всё-таки, поэтому стоит выпустить тот самый электромагнитный импульс. Залп! Всё. Противник сдох. Погасла пелерина отражающего поля, пропал фонарь и габаритные огни. Майор даже чувствовал, как у его соперника герметизировался шлем. Датчики, ставшие родными глазами, ушами и так далее, уловили не только полную остановку всех систем истребителя Карилумы, но и смятение, даже страх, самого пилота. Осталось только дотянуть строптивца до ВПП и сдать с рук на руки. Дело пары минут.

– Курсант Сердюк! – Это комэск.

– Я!

– Что у вас с мнемофиксатором?

– Вышел из строя, товарищ полковник.

– Хм… – командир почесал подбородок и долгим взглядом посмотрел на подчинённого. – Скажите, вам что-нибудь говорит имя доктор Уго Гатыч?

Сердюк замолчал, думая, как ответить на вопрос. Что Гатыч скрывается, это очевидно. То, что его убежище не секрет для первого отдела, тоже. Но какое отношение к нему имеет комэск? От ответа его спасла капитан Такари. Она неслышно подошла сзади к полковнику и, как продолжение диалога, сказала:

– К транспортникам пойдёт.

Полковник Лунакоа тут же обернулся к женщине, на ходу бросив Сердюку:

– Зайдёте ко мне вечером. – После чего уже преподавательнице, – Распределяйтесь, становитесь на довольствие, после доложите.

Такари довольно кивнула и улыбнулась своему единственному оставшемуся курсанту.

– Идёмте, Сердюк. Нам следует разместиться в общежитии, передать документы в канцелярию и получить полагающееся.

– А учёба? – не понял Андрей.

– Учёба никуда не убежит. С завтрашнего дня по эскадрилье объявляются учения, и вы принимаете в них самое непосредственное участие. Так что готовьтесь.

Уже выходя из ангара и переваривая свалившуюся информацию, лётчик переспросил:

– Я правильно понял, что в учебный сектор мы не вернёмся?

В ответ женщина улыбнулась.

– Для вас это будет затруднительно. Камалани только что стартовал к месту патрулирования. Так что двое суток у вас будут проходить учения в составе экипажа корабля, после чего прокол, на время которого вам надлежит налечь на теорию, а после, по результатам теста, вы будете распределены в боевой распорядок. А пока идёмте, Сердюк. Нам выделили места в общежитии.

– А Карилума?

– А Карилума, – она развела руками. – Он будет переучиваться на внутрисистемные транспорты. Там в экипажах в основном женщины, так что армедианцу, с его ранимым чувством чести, будет проще.

Комнату, к ужасу Андрея, им выделили одну на двоих. Он уже скис, представляя многочасовые ожидания возле занятого душа, многочисленные, оккупирующие всё свободное пространство, коробочки, бутылочки, баночки и тюбики косметики, всепроникающие запахи лака, геля, шампуня, и так далее. Неожиданно, шедшая впереди, Такари, не снижая скорости, сбросила комбинезон на пол и следующий шаг сделала уже сверкая молочно-белыми ягодицами.

– Я в душ, – бросила она через плечо. – Но не волнуйся, малыш, десяти минут мне хватит.

«Малыш» же застыл на месте, пытаясь скрыть внезапную естественную реакцию молодого организма. Затем махнул рукой, тоже сбросил одежду на пол, правда, не так ловко, как соседка, и плюхнулся спиной на первую попавшуюся кровать. В голове родилось подозрение, что нет смысла выбирать себе постоянное место.