У Эйлин словно громадный камень с души упал, даже самой удивительно. Такое не придумаешь. Наверное, так делают люди на распутье, когда дорога в прошлое и в будущее кажется одинаково непролазной: стараются отвлечься, затевая что-нибудь длительное.

Эйлин уже много лет выбирала продукты к столу по расцветке, а сейчас ей вдруг это стало казаться невыносимым мещанством. Хмуро оглядывая оранжевую морковку, ярко-зеленую фасоль, белое картофельное пюре и темную горку мяса с луком, она возила вилкой по тарелке – а сына за такое всегда ругала.

Раньше ей нравилось сидеть на кухне, смотреть, как трепещут на ветру занавески и как в окне напротив семья Палумбо собирается обедать, а теперь ее раздражало, что соседний дом так близко. Страшно надоело упираться взглядом в облезлую кирпичную стенку, да и убогий интерьер в комнате видеть не хотелось. До сих пор она терпела убожество здешней обстановки, радуясь, что у нее есть собственное жилье, а сейчас окружающее наводило тоску.

Эйлин преследовали мысли о Бронксвилле. В восемьдесят третьем она перешла из больницы Святого Лаврентия в Епископальную больницу Святого Иоанна в Фар-Рокэвее – там ей предложили место главной медсестры. И все бы хорошо, вот только ей не хватало ежедневных поездок в Бронксвилл. Пару лет спустя она вернулась в больницу при колледже Альберта Эйнштейна в Бронксе, на должность старшей медсестры, и тогда же начала задумываться: не пора ли наконец переехать в Бронксвилл? Оттуда и на работу ездить им обоим ближе. Она теперь неплохо зарабатывает, Эду тоже стали прилично платить, и к тому же они удачно вложили деньги. По совету коллеги Эда по Нью-Йоркскому университету, геолога, они купили на восемь тысяч долларов акций нефтяного месторождения, и стоимость этих акций быстро поднялась до сорока четырех тысяч. Правда, в восемьдесят пятом нефтяная компания обанкротилась. В том же году они потеряли двадцать тысяч из-за мошенничества с грошовыми акциями компании «Ферст Джерси секьюритиз». В восемьдесят седьмом начальник Эйлин ушел на правительственную должность, а новый руководитель, набирая себе команду, уволил многих прежних сотрудников. Эйлин без работы не осталась – устроилась в больницу Норт-Сентрал-Бронкс, но с понижением зарплаты.

Эйлин просто не могла больше видеть чудовищно безвкусную люстру и двух унылых стариков в доме напротив. Она вскочила и задернула занавески. Эд воспринял это как знак, что ужин окончен, и немедленно улегся на диван.

Когда Эйлин с Эдом только-только переехали в этот район, здесь жили ирландцы, итальянцы, греки и евреи. Все были знакомы со всеми. Постепенно прежние жители разъехались. Их место заняли колумбийцы, боливийцы, никарагуанцы, филиппинцы, корейцы, китайцы, индусы, пакистанцы. Коннелл играл с новыми друзьями, а Эйлин с их родителями так и не познакомилась. Когда ее приятельница Ирэн из соседнего квартала переехала в Гарден-Сити, в освободившемся доме поселилось иранское семейство – то есть сами они называли себя персами, но Эйлин мысленно звала их не иначе как иранцами. Их сын, Фаршид, учился в одном классе с Коннеллом и повадился приходить к нему в гости.

Пригороды напирали. Район и раньше был наполовину пригородным, поскольку с центром его связывало не только метро, но и автомобильные дороги. Возле каждого дома была своя подъездная дорожка, а вдоль Северного бульвара через равные промежутки располагались заправочные станции и автосалоны. Совсем недалеко – аэропорт Ла-Гуардия, автострады Роберта Мозеса, крупная автостоянка возле стадиона «Шей» и – ледниковой громадой – остатки Всемирной ярмарки.