На биологическом факультете открылась вакансия с перспективой получить постоянную работу. Научный руководитель Эда входил в отборочную комиссию. Он сказал Эду, что если тот подаст заявление, шансы у него неплохие.

Эйлин уговаривала согласиться. Работа в Нью-Йоркском университете – это престижно!

– Я нужен в колледже, – ответил Эд. – В университете лекции читать всякий может. А для меня важно, что мои ученики получают полноценное образование. Я их готовлю к поступлению в Нью-Йоркский университет. Стараюсь, чтобы они четко представляли себе, какие требования к ним предъявят.

Были и другие причины отказаться: гарантированная пенсия из городского бюджета и медицинская страховка, а в университете не было полной уверенности, что примут на постоянную должность. В колледже у Эда была прекрасная лаборатория – не хуже университетской – и давали гранты на исследования.

– Важно знать, к чему ты стремишься, – объяснял Эд.

Он так и не подал заявления. Всем знакомым, кому успела похвастаться, Эйлин объясняла, что рано или поздно – скорее рано – Эду предложат стать деканом колледжа. От такого не отказываются. А уж потом с этой должности можно перейти на аналогичную в более престижном учебном заведении.

Эд по-прежнему вел занятия у вечерников. Теперь, когда он приходил домой, пропахший формалином, Эйлин мало того что не пускала его в постель – она и поцеловать его отказывалась, пока душ не примет. Потом ужин, мытье посуды… Иногда ей удавалось лечь спать, так и не прикоснувшись к Эду. И совесть ее не мучила. Он сделал свой выбор. Ей пришлось от многого отказаться – пусть не думает, что все будет, как ему захочется.

В спальне всегда стояла полутьма – окно загораживало высоченное дерево, выше конька островерхой кровли. Эйлин с Эдом было уже за тридцать – невольно задумаешься о подступающей старости. Чтобы отогнать эти мысли, они занимались любовью. Иногда – с оттенком злости. Ни он, ни она не разорвали бы брак, хотя иногда, в разгар многодневной ссоры, Эйлин тешила себя мыслями о разводе и подозревала, что Эд позволяет себе то же самое. В подобные минуты накатывала какая-то безысходность, уводя в мрачные лабиринты подсознания. Оба так хорошо изучили друг друга, что в постели казались друг другу незнакомцами, и это придавало чувству новые грани. Интересно, их знакомые женатые пары пережили то же самое? Не спросишь ведь.

В тридцать пять лет, давно уже и думать перестав о детях, Эйлин неожиданно зачала. Беременность прошла нормально. Ребенок родился на рассвете, за пару дней до мартовских ид семьдесят седьмого года. Эйлин с Эдом несколько недель до родов ломали голову, как назвать, если будет мальчик, но так ничего и не придумали – к большому удивлению девушки, оформлявшей свидетельство о рождении. Рут приехала навестить роженицу и, уходя, забыла на тумбочке книгу – «Миссис Бридж»; Эйлин о такой никогда и не слышала. Девушка-регистратор, придя на третий день, сказала Эйлин, что документ можно оформить позже, только придется самой съездить в мэрию. И тут взгляд Эйлин зацепился за фамилию автора на обложке – Коннелл. Среди ее дальних родственников был некий Коннелл, но главным образом она выбрала это имя потому, что оно звучало как фамилия – такие патрицианские имена часто бывали у врачей, с которыми она работала. Хотелось надеяться, что имя станет мальчику подспорьем в жизни.

Когда Коннеллу было месяца два, на Эйлин вдруг снизошло озарение – она словно очнулась от сна и поняла, из какой страшной западни, сама того не зная, спаслась благодаря появлению ребенка. Стала даже уговаривать Эда завести второго, потом бросила – побоялась, вдруг из-за ее возраста у малыша будут какие-нибудь патологии. Нет, она сосредоточит все свои помыслы на этом мальчике.