– Я ничего, Фекла, не видела и никому ничего не скажу, ты не бойся, а пан этот чистый дьявол, не иначе, – как клятву произнесла Марфа.

– А я ничего и не боюсь, сейчас можно и на смерть идти, не страшно, – каким-то чужим голосом ответила Фекла.

– Кинь такое говорить, у тебя дома дети, – на том и закончился их разговор.

Еще дня три Фекла была сама не своя, они с Марфой продолжали возить корзины с ягодами и все высматривали пана Юзефа, а тот не появлялся, потом кто-то сказал, что пан отъехал и будет недели через две, а точно он появляется на Спас. «Уже ж старая я баба, что мне надо, а ты поглядь, как прихватило, опять сладости внутри захотелось». Это Марфа не могла рассказать никому, молчала об этом и на исповеди.

Захар и Прокоп к Пасхе с заработков не вернулись. На всенощной всей семьей были в церкви. После Пасхи установилась теплая погода, текли ручьи, быстро на высоких местах подсыхало. Односельчане потянулись на улицу, больше всего теплу были рады дети. Весело и шумно проходила пасхальная неделя. Улыбчивыми была Василиса и Фекла, Акулина больше времени проводила со своим суженым. В хате царили лад и спокойствие, только баба Марфа ворчала на Игната. Марина тоже повеселела, часто был слышен ее звонкий смех, они с Пилипком участвовали в играх и приходили домой радостные и возбужденные. В тот вечер они пришли, когда в хате уже спали. Марина быстро согрелась на печи и вскоре уснула. Сквозь сон слышала, как рядом укладывается Пилипок. Ей снилось, что идут они с бабой Марфой мимо панской усадьбы, солнце яркое, а позади туча черная надвигается, заспешили они к хатке, что возле леса, а там матушка Пелагея стоит и машет рукой. Спешат, а туча уже солнце закрыла, и удар грома и раскаты слышны. Матушка Пелагея недалеко, падают первые капли дождя, и вдруг вспышка ярче молнии. Марина открыла глаза – и снова вспышка. Марина схватилась, села у стены и прижала колени к груди. Тело пылало и дрожало. Рядом присел Пилипок и зашептал:

– Что с тобой?

В хате было тихо, все спали. Марине стало холодно, она легла и накрылась мешковиной, прижала колени к груди, возвращалось тепло, дрожь в теле утихла.

– Пилипок, меня ждет матушка Пелагея, – прошептал она, и у нее потекли слезы.

Марина ушла к Пелагее на следующий день после той ночи. О своем уходе она сказала только бабе Марфе. Та собрала ее и вывела за село.

– Иди, побудь у матушки. Не будет тебе жизни в нашей семье, чужая ты в ней. Течет у тебя панская кровь, только никому об этом не говори, против тебя это будет, да и на нашу семью позор ляжет.

– Так я во грехе родилась! – воскликнула Марина.

– Все мы во грехе родились. Жизнь у тебя еще длинная, многое увидишь и познаешь. Слава богу, что ты живешь, а коли так, то устраивайся в этой жизни. Матушка Пелагея может многому тебя научить.

На том и разошлись они с бабой Марфой. Матушку Пелагею она встретила возле хатки и тихо приветствовала ее. Марина в какой-то момент подняла глаза и встретилась со взглядом Пелагеи. Взгляд пронзил ее своею проницательностью, Марине казалось, что Пелагея видит каждую клеточку и читает каждую мысль, и у нее заболело что-то внизу живота. Марина находилась под полной властью этого проницательного взгляда, теряла силы и возможность двигаться. Еще немного, и она могла бы упасть. В голове мелькала мысль, что Пелагея знает о ее греховных мыслях. Тело стало потным, перехватывало дыхание, в ногах появилась слабость. Вспомнились слова Пелагеи: все в жизни может быть, коли грех совершила, молись, кайся и проси Всевышнего о прощении. Не все нам ведомо и все в воле Его.