Зачислили на факультет ПГС на специальность инженер-строитель. Когда первый раз появился в группе, с удивлением увидел там же одноклассницу по школе, Кудасову Татьяну. На тот же факультет, но на другую специальность, поступил Виталик Тупицын. Порадовались, но и пожалели слегка, что не попали в одну группу.

Поначалу учёба меня увлекла, да и стипендия в 32 рубля была хорошим подспорьем для семьи, лишившейся кормильца. Надо сказать, что к этому времени мама устроилась работать техником в Светокопировальную мастерскую, а бабуля, вспомнив свою специальность портнихи, принимала «подпольные» заказы на пошив, перешив и ремонт одежды.

В учёбе меня увлекали только те науки, которые были связаны с изображением чего-либо: технический рисунок, начертательная геометрия, машиностроительное черчение и картография. В этом я чувствовал себя, как рыба в воде. Остальные предметы, особенно высшая математика, давались плохо, и, по школьной привычке, я их совсем забросил. Когда подошло время подготовки к экзаменам за первую зимнюю сессию, я получил зачёты только по английскому, черчению, рисунку и начерталке. Постепенно приходил я к единственно правильному для себя выводу: профессия инженера-строителя – не моя Судьба! Да и «…перевод на архитектуру был невозможен»; именно так мне объяснили в деканате.

Но как мне сказать об этом моим родным людям: маме и бабуле? Снова будут слёзы, расстройства… И я соврал. Соврал, сказав, что экзамены сдал успешно. И уехал на родину отца, в Тверскую губернию, к его брату, а моему дяде Сергею и его жене тёте Наташе. Уехал на охоту, с ружьём и лыжами. На две недели.

Не буду описывать, какие приключения там я испытал, может быть, в будущем я напишу серию охотничьих рассказов, где и опишу те события. Но вот что меня терзало постоянно, так это вопрос:

– Как же объяснить мой ужасный поступок, такое чудовищное враньё, моим самым родным и близким людям?

К моменту возвращения в Ленинград мама и бабуля всё уже знали… Более того: на столе меня ждала повестка из военкомата, призывающая незамедлительно прибыть для прохождения военной службы, как военнообязанного, исключённого из высшего учебного заведения с военной кафедрой.

Всего через несколько дней я уже трясся в поезде «Ленинград-Москва» на юго-восток, вместе с другими отчисленными из ленинградских институтов неудавшимися студентами, а также с великовозрастными молодыми людьми, которым несколько лет удавалось избежать призыва.

Некоторым было уже по 28 лет; их «рекрутировали» на самом пределе призывного возраста. Именно они организовали всеобщую пьянку в поезде, а вернее – в двух хвостовых вагонах, в которых разместилось более девяноста будущих «бойцов строительного фронта», целая рота. Мы уже знали, что служить будем в Саратове, в «стройбате», поэтому в Москве предстояла пересадка.

Выехав ранним утром, пассажирский поезд тащился к Москве медленно, как черепаха, подолгу застревая на каждом полустанке для пропуска встречных скорых и даже товарняков. Из вагонов нас не выпускали, но у многих «с собой было». Пьянка продолжалась весь день. Наш старший – офицер в чине капитана – маленький, кривоногий, в мятой шинели, за день «накушался» так, что стоять не мог. Далее до самого Саратова нами командовал в меру трезвый пожилой старшина.

Когда поезд наконец-то добрался до Москвы, некоторых «вояк» с трудом добудились. Выбравшись из вагона, под руководством старшины построились и, подхватив под руки капитана, кое-как двинулись к станции метро «Комсомольская». Прокатившись всей толпой в метро, через три остановки вышли на станции «Павелецкой». До Павелецкого вокзала было совсем близко, каких-нибудь 300 метров, но тащились мы полчаса: всё время кто-то отставал, кому-то надо было купить сигарет, или «оправиться», да и наш капитан совсем скис. На перроне нас встречала целая бригада сотрудников во главе с начальником поезда. Старшина с трудом, шаря по капитанским карманам, нашёл нужные документы, и нам разрешили погружаться в вагоны. Как только разместились, поезд тут же и тронулся. Колёса на стыках привычно застучали.