– Ещё чего захотел, капитан! У меня, между прочим, в ответ на ваш список имеются собственные соображения, – и с этими словами командир роты выложил перед недовольным капитаном аккуратные записи, собственноручно сделанные накануне. – Вот так. И если уж на то пошло, пару человечков я вам разрешу поменять. Но только двух, и всё!

На том и порешили, и уже вечером на повзводном построении, одетые в форму суворовцев, непомерно великоватую для каждого из нас, а потому сидевшую мешковато на хрупких юношеских плечах, мы впервые услышали знаменитое Белявское:

– Равняйсь! Смирно! Напра-о!

В строю раздались несдержанные смех и хихиканье, и у воспитанников озорно заблестели глаза.

– Нале-о! – скомандовал капитан, и мы дружно повернулись налево.

Именно «нале-о» и «напра-о», произносимые вкрадчивым голосом, были коронкой офицера-воспитателя третьего взвода. Он никогда не произносил эти команды так, как это делали другие командиры, громко и чётко, и специально отделял последний гласный звук от основы слова, проглатывая звук согласный, всецело демонстрируя собственную непохожесть на всех остальных, подчёркивая неповторимую индивидуальность, характерную самобытность и ещё, чёрт знает что. А главное – он отдавал команду настолько тихо, что нам, стоявшим в длинном строю, приходилось напрягаться, чтобы расслышать, чего возжелало его величество на сей раз, а потому в те дни, когда строй водил командир третьего взвода, тишина в строю была идеальная, и если бы не какофония случайных звуков, то вполне можно было бы услыхать ровный стук наших сердец и наше дыхание.

Первая форма, которую нам выдали, являла из себя сочетание чёрных брюк и светлого кителя, зато с надёжно пришитыми погонами с заветным набором букв, складывавшихся в аббревиатуру «Мн СВУ».

– Это ненадолго, – обнадёжил старшина роты прапорщик Костив, заметив недоумённые взгляды суворовцев, – так что не привередничайте, а просто надевайте и носите. Только сначала не забудьте погладить её утюгом, как следует. Сами видите, что она сильно измялась в ожидании вас. Одно могу обещать, что в конце месяца получите новую. Вот тогда и будете выбирать, примерять, да красоваться. А пока что привыкайте и к такой.

Мне форма нравилась, а потому, подпоясавшись ремнём с блестящей пряжкой с пятиконечной звездой, я попытался пробиться к зеркалу, чтобы оценить наряд, но куда там: у зеркала в тот момент было не протолкнуться из-за желающих себя оглядеть. Пришлось довольствоваться терпеливым ожиданием в очереди, чтобы, в конце концов, полюбоваться на собственное отражение. Зато этот приличный запас времени предоставил шикарную возможность образцово отгладить брюки.

После того, как мы первый раз надели форму и были распределены по взводам, начался курс молодого бойца; до начала учёбы оставался ещё целый месяц, а потому в нас буквально впихивали необходимый минимум знаний военно-полевой жизни, обучали всяким хитростям, о которых мы все имели весьма смутные представления, да проводили регулярные занятия по изучению устава внутренней службы, на которых мы познакомились с обязанностями дневального по роте. Знания этих истин нам передавал командир взвода капитан Савчук, терпеливо надиктовывая строчку за строчкой, как школьный диктант, а мы, стараясь изо всех сил, аккуратно записывали предложение за предложением в свои тетради.

– Выучить наизусть, – предупредил капитан. – Завтра опрошу каждого, так что поблажек не ждите.

А мы и не ждали и в свободное время заучивали необходимый минимум.

– Дневальный по роте назначается из суворовцев. Очередной дневальный по роте выставляется внутри казарменного помещения у входной двери вблизи комнаты для хранения оружия…, – бодро докладывал я, когда тщательной ревизии со стороны командира взвода подверглись мои скромные познания.