Питьевой режим мы освоили быстро. Выяснилось, что пока солнце над головой, пить не следует вовсе. Если же станет невмоготу, можно прополоснуть рот слегка подсоленной водой из нагревшейся к тому времени фляги и сплюнуть, не глотая. И только, когда солнце уйдет за горизонт, за ужином – перед самым сном – можно отвести душу и с наслаждением выпить 2–3 котелка горячего чая с сахаром и хлебом. Такой режим питья я сохранил на долгие годы, и он меня никогда не подводил.

Еще в эти дни научились ухаживать за ногами: на привалах подолгу держали их в холодном ручье и поднимали на время вверх, чтобы облегчить отток крови. Как только представлялось возможным, тщательно стирали портянки. Все это составляло часть солдатской науки.

В двадцатых числах июня, когда правительство маршала Петэна подписало в Компьене акт капитуляции Франции[22], мы наконец вышли на границу и сменили там пограничников. Их миссия закончилась: на границе встала регулярная армия – она шутить не привыкла!

Наш 640-й стрелковый полк занял боевые позиции на самом берегу Днестра в районе большого пограничного села Ташлык. До Кишинева – 45 километров. Поскольку мы не пограничники, то и «охранять» границу стали по-своему.

В село входили ночью. Оно выглядело вымершим: жителей не видно. Мы крались вдоль известковых заборов, стараясь, чтобы нас не засветила луна. Временами нас обстреливали стой стороны.

Вдоль берега Днестра мы вырыли окопы в несколько рядов.

В них все светлое время дня отсыпались, наблюдали за действиями румынских пограничников и набивали впрок пулеметные ленты патронами. Румыны тоже готовились. Они таскали на волах пушки и нахально устанавливали их на прямую наводку. Все происходило на наших глазах, так как Днестр здесь неширокий, кусты и деревья растут редко, не образовывая густых зарослей.

Ночные часы были для нас наиболее тяжелыми. Ночь напролет мы носили на руках металлические понтоны для будущих переправ: по ним устремятся через Днестр войска первого эшелона, то есть – мы. Понтоны доставлялись на границу автотранспортом, а мы волокли их к урезу воды и укладывали так, чтобы переправу навели в срок, отведенный нормативами. Ночью разговаривать и курить в первые дни стояния на границе категорически воспрещалось, дабы излишне не нервировать румынскую сторону.

Для освобождения Бессарабии в июне 1940 года на границе сосредоточили такое количество войск, которое при всем желании невозможно замаскировать, а видимость конспирации походила на случай со страусом, прятавшим голову под крыло. В Молдавии не было лесов, подобных белорусским, а дивизии и полки стояли уже в несколько эшелонов. Готовились наступать боеспособные стрелковые соединения, артиллерийские полки и бригады, танковые батальоны, зенитные и инженерные части, а также все службы обеспечения.

Позднее мы с грустью вспоминали об этом. Подобного скопления войск на границе на том же самом участке фронта в июне 1941 года мы не увидим! Сколько их там будет, об этом речь пойдет дальше, но в июне 1940 года командование не скупилось на войска. <…>

Пока мы готовились воевать с румынами, я успел 26 июня отправить Нине еще одно письмецо-треугольничек непосредственно из Ташлыка. В нем я сообщал: «На грязь не обращай внимания – пишу в окопе. Сейчас я тебе об ЭТОМ могу написать, так как когда получишь письмо, то ЭТО не будет иметь никакого значения…» Не мог я в те дни называть события своими именами. И далее: «Вчера сжег все письма из дома – твои оставил, хотя карманы нужны для другого. Адреса не имею (он за спиной в ранце)…»

В том же письме в качестве эпиграфа я привел строчки из стихотворения Радуле Стийенского «Абиссинскому народу»: