. В организме матери происходят важные гормональные изменения, которые влияют на ее самочувствие, но ни одно из них не оказалось неотъемлемым условием установления привязанности, как в случае крыс или овец. Человеческие младенцы настолько беспомощны, что естественный отбор наверняка должен был бы поставить в невыгодное положение особей с узким временным окном для материнского запечатления и младенческой привязанности и отдать предпочтение особям, проявлявшим в этом вопросе большую гибкость. Не существует таких аспектов родительства, в которых поведение человека было бы жестко задано, и потому маловероятно, чтобы такая важная задача, как установление связи между беспомощным младенцем и заботящимся о нем взрослом, возлагалась на гормональные раздражители и фиксированные поведенческие реакции. У гусят образ матери запечатлевается сразу же после рождения оттого, что у птенцов мало времени на то, чтобы научиться всему необходимому для самостоятельной жизни; у крыс самки запрограммированы на материнское поведение по той же самой причине. Это – виды с коротким периодом ухода за детьми, и их детенышам для обретения независимости нужно выучиться сравнительно немногому. Но у приматов, и особенно у людей, период развития занимает годы и детенышам для самостоятельного выживания требуется научиться очень многому. Стало быть, нелогично было бы требовать от матерей, чтобы они привязывались к своим малышам сразу же после родов и никак иначе. Напротив: феномен приемных детей – и, несмотря ни на что, глубоко привязывающихся к своим детям отцов (которые, естественно, при их рождении ни через какие гормональные изменения не проходили) – доказывает, что у людей привязанность является не просто автоматической реакцией организма. Нам также очевидно, что эту связь могут прервать или вовсе не дать ей установиться социальные и психологические факторы. Антрополог Нэнси Шепер-Хьюз изучала матерей, живущих в бразильских трущобах, и была шокирована тем, что эти женщины часто оставляют некоторых из своих детей чахнуть и умирать[47]. Живя в полной нищете, эти женщины, похоже, сознательно отказывают в заботе больным или слабым детям. Если считается, что младенец скорее всего не перенесет жизненных испытаний, матери находят оправдания тому, чтобы не заботиться о нем, и делают это, не испытывая по этому поводу страданий. Иными словами, они не тратят силу привязанности на детей, которые скорее всего умрут в младенчестве; отношения привязанности – не данность, но что-то, что даруется жизнеспособным детям. Исследования других культур показали, что идея монотропной привязанности – то есть что один взрослый единовременно испытывает привязанность только к одному младенцу – не отражает всего диапазона человеческих отношений. Специалист по детскому развитию Эдвард Троник с коллегами продемонстрировали, что в племени пигмеев эфе о младенце заботятся сразу несколько взрослых и что отношения «младенец – взрослый» могут принимать более общинный характер[48]. Ребенок в этом племени в первые четыре месяца жизни 50 % времени проводит не со своей матерью и за час успевает повзаимодействовать с пятью и более разными взрослыми. Его также вскармливают сразу несколько кормящих женщин. Младенец однозначно узнает своих мать и отца, но находится на попечении у целого штата взрослых. В обществе, где высшей ценностью является община, подобные многогранные привязанности формируют тесную сеть взаимоотношений – младенцы привязываются сразу к нескольким взрослым, а взрослые – сразу к нескольким младенцам.