Иногда отдельный регион Италии выставляет свои блюда, иногда собираются мастера сковородки со всей страны. И тут уже необходимы подлинная увлеченность и… хороший желудок, дабы оправдать требования, предъявляемые к членам жюри. Хотя синьор Буонассизи никогда от судейства не отказывался, силуэт его не имеет ничего общего с обликом Фальстафа.

Синьор Буонассизи, кроме того, высокочтимый писатель и поэт. Перед моим отъездом он подарил мне свой труд под названием «Пятьдесят лет итальянской песни» – прекрасное, богато иллюстрированное издание в форме альбома, куда включены и фотографии и записи певцов. Однажды он пригласил меня в редакцию «Куррьере делла сера» и показал все отделы, познакомил с сотрудниками, начиная от портье и кончая директором. Позже пригласил к себе домой на обед, им самим приготовленный. Представил меня жене Лии, дочери Эльвире, жениху дочери и… самому главному члену семьи – песику.

Песик был маленький, с коричневой кудрявой шерстью, кажется пудель. (Прошу меня простить, если ошиблась, но с полной уверенностью могу назвать только таксу.) Песик, как я сразу заметила, располагал огромными привилегиями – главным образом в силу своего редкого музыкального таланта. Достаточно было сказать: «Ну а теперь спой что-нибудь хорошее», как пуделек тут же садился на задние лапки, поднимал мордочку и начинал невероятно тоскливо выть. Пел он самозабвенно, так, что прервать его было довольно трудно; удавалось это лишь с помощью какого-нибудь лакомства. Ему не чужда была и профессиональная зависть: заслышав любую музыку, он моментально настраивался враждебно по отношению к источнику звука, будь то пластинка или приемник. По-видимому, он не переносил конкуренции в собственном доме. Приходилось предварительно запирать его в дальней комнате.

С большим удовольствием вспоминаю также еще одно приглашение супругов Буонассизи. На этот раз – в ресторан. Мне приготовили сюрприз, так что я не знала заранее, где окажусь. А оказалась в трактире, словно перенесенном сюда со старой картины: полумрак, длинные деревянные столы с лавками вместо стульев, на подпирающих потолок деревянных столбах висят пузатые, оплетенные соломой бутыли с вином, а с потолка свешиваются целые гирлянды чеснока и лука. Подавали нам разнообразные блюда, названия которых мне ничего не говорили, ибо слышала я их впервые, но вкуса они были отменного.

Впрочем, описывать эти блюда нет смысла – их надо просто попробовать самому. Поскольку я не большая любительница деликатесов, мне очень понравилась эта простонародная еда, острая, сдобренная перцем, как и язык ее «исповедников». Этим вечером мой авторитет в глазах синьора Буонассизи сильно возрос. Мне все казалось вкусным, и довольный синьор Буонассизи пододвигал мне все новые и новые блюда: «Ну, хотя бы попробуйте».

Да… с сердечной благодарностью вспоминаю я синьора Буонассизи, его гостеприимство, искреннее участие, которое проявил он, видя мое одинокое блуждание по бескрайнему морю чужих обычаев и языковых трудностей. Человек всегда в состоянии понять другого человека, невзирая на географические различия, несхожесть обычаев, религии, языка… Надо только захотеть, и этого будет достаточно.

Но вот, к великой моей радости, срок первого пребывания в Италии приблизился к концу. Вскоре я должна была вернуться в Варшаву, а затем к моим близким во Вроцлав.

Последняя ночь в гостинице. Вещи я быстренько упаковала еще накануне и теперь просто не могла спокойно ни сидеть, ни лежать на месте. Номер у меня был чистым и удобным, с ванной, выложенной голубым кафелем. Но сама улица выглядела довольно мрачно, так что окно я чаще всего держала занавешенным. Однажды я заметила, что в доме напротив (улочка была очень узкая) некий господин развлекается, наведя на чье-то окно бинокль. Не утверждаю, что именно на мое, но сама мысль, что за тобой могут подглядывать, была не из приятных. И существовала еще одна причина.