По началу своей дороги мы держали некоторый интервал движения, а после все погнали с какой-то скоростью. Рванули, конечно, с азартом, однако вторая машина из колонны сразу же заглохла, не успев пройти даже километра. Для нас это не показалось чем-то критичным, потому что у нас машина работала тоже не очень хорошо, однако мы по трассе двигались весьма уверенно.

Трудно, конечно, забыть тот момент, когда по загородной дорожной магистрали в обжигающий щёки мороз и метель несутся в составе колонны боевые машины, на которых десантом уместились стойкие люди. Тогда я был в их составе, и, даже несмотря на обдувающий леденящий ветер, я всё равно не мог закрыть глаза, потому что я хотел видеть, как каждый из проезжающих навстречу водителей салютовал протяжным сигналом гудка или приветствовал нас иначе, вытягивая поднятый вверх палец. Чувство неимоверной гордости одолевало, ведь первые дни войны, а навстречу отважным уже встречается одобрение и поддержка. В таких настроениях мы мчались вперёд, обогнали даже своих ребят из соседнего взвода и, посмеявшись над ними, рванули дальше.

В какой-то момент пришлось немного притормозить, потому что машина ребят из смежного взвода почему-то остановилась на обочине. Когда уже к ним чуть стали подъезжать, то те кинули отмашку, чтобы мы их не ждали, добавив, что у них какие-то проблемы с двигателем. Мы это приняли несколько настороженно и помчались дальше, как вдруг спустя километр встретили таких же ребят, которые матерились и разводили руками. Мы уже понимали, о чём они негодовали, а через некоторое время и сами стали нервничать, потому что из отделения нашей машины запахло жжёной резиной. После же, помимо запаха из-под крышки двигателя, пошёл ещё и густой дым, после которого машина потеряла ход и встала у какого-то малого частного сектора. Мы уж было подумали, что начался пожар, однако после того, как механик поднял люк, выяснилось, что у нас порвался ремень с шатуна двигателя, резинку просто порвало от её изношенности.

После такой безысходности командир взвода стал вызванивать ремонтников и других начальников, выпрашивая содействие по отношению к нашей проблеме. И вот буквально после его звонка перед нами на гусеничной броне с такими же улыбками пронеслись те, которых мы обогнали и над которыми мы смеялись ещё около получаса назад. Впрочем, и им долго радоваться не пришлось, потому что их машина тоже встала примерно в километре от нас. А мы тем временем думали разводить костёр, потому что уже более часа за нашей техникой никто не приезжал. Однако через некоторое время рядом с нами остановился армейский КамАЗ. В его тентовом кузове уже находились те, кто, как и мы, ожидали «попутку». Так же, как и они, мы стали перегружать в него своё вооружение и боеприпасы, а потом и сами втиснулись. Причём набились тогда в этот грузовик как сельдь в бочку, потому что мы периодически останавливались и подбирали встречавшиеся экипажи сломанных машин. Как выяснилось позже, из девяти вышедших на марш машин до района выполнения задачи тогда доехало только две. Трудно, конечно, сказать, с чем это было связано, потому что и техника могла не обслуживаться, и машины могли быть не предназначены по силе на такие магистрали и протяжённости. Последнее, кстати, вероятнее всего и могло быть. Как бы то ни было, сказывалась плохая подготовленность. Так мы учились на своих ошибках в первые дни войны.

Стоял мартовский морозец, и светило чуть обогревающее солнце. Уже второй день мы находились в каком-то томительном ожидании. Мне, как и некоторым другим, не терпелось ворваться в составе большого движения на дальние просторы. Их уже многие успели познать, а для нас они ещё тогда были неизведанными. После того неудачного марша, на котором встали все машины, нам пришлось вернуться в своё расположение. Как мы размещались ранее в свинарнике, так мы в него и вернулись. Расположились мы в нём примерно в таком же порядке, как и до этого: одни лежали на деревянных нарах, в то время как другие – на земле, подстелив себе под спальник пенные ковры.