Огневая в училище, изучаем матчасть. За окном зарядил дождь, сильный и монотонный. Его косые струи со странным глуховатым звоном лупили в окно, за которым трудно что-либо было различить.

Матчасть была процессом малоинтересным, и мы бросали все усилия на борьбу со сном, слабо понимая, что говорит преподаватель. Иногда преподаватель выдергивал нас с сомнамбулического состояния, выбирая наиболее расслабленных, и задавал вопросы:

− Курсант Быстрыков, покажете дульный тормоз-компенсатор? − названный курсант испуганно трет глаза и похож на проснувшегося кота.

− Вон там на конце ствола бочечка! – отвечает Быстрыков, окончательно проснувшийся.

− Михаил Тимофеевич Калашников просто бы уписался на месте, когда бы узнал, что такая важная деталь его детища, как дульный тормоз-компенсатор, переименована курсантом Быстрыковым в «бочечку». Преподаватель стучит указкой по плечу курсанта, усаживая его обратно на стул, и продолжает:

− Не умеющий обращаться с автоматом Калашникова не имеет права называться культурным человеком. Учтите это! Преподаватели по огневой относились к автомату Калашникова как к величайшему достижению русской технической науки, поэтому наши пальцы сбиты в кровь от постоянных разборок и сборок известного на весь мир оружия.

Постепенно вся жизнь сводилось к трем азам: хорошо поесть, выспаться и не залететь. Появилась похабность и циничность, вроде защитного панциря, в котором мы укрывались от суровой армейской жизни.

Очередной зимний ПУЦ, старые одноэтажные казармы, похожие на коровники. Меня положили возле мутного окна. Щелистое окно казармы сквозило. Безуспешно конопачу его страницами с Уставов, но окно все равно цедит прозрачную стужу. Панцирное «ложе» было продавлено и больше напоминало не кровать, а гамак. Сушилка грела в определенных местах, которые занимали сержанты, а мы с утра заскакивали в полусухие сапоги.

Мороз такой, что вороны сморщились. Все надеются, что занятия отменят и мы останемся хоть в вонючих, но теплых казармах. По расписанию целый день огневая подготовка на улице. Мы обсуждаем, отменят ли огневую. Взводные на совещании у комбата.

− Отменят, − уверенно говорит курсант Гайцев. − Как же мы стрелять будем, если пальцы гнуться не будут? Или к курку прилипнут?

− Конечно, отменят, еще и сгущенки дадут! − говорит Литвиненко, отслуживший год на границе. − Держи руки шире! Огневая не будет ждать хорошей погоды и план занятий батальона ради нашего «теплолюбивого» взвода не перекроит.

Заходит замком взода и ставит точку в споре:

− Получать валенки и тулупы! − все тихо матерятся и нехотя двигаются, как будто надеясь, что с неба спустится Бог огневой подготовки и отменит стрельбы.

− Шевелись, курсанты! − зарычали злыми овчарками командиры отделений. − Не маленькие, не замерзнете, приседать будете! Главное − концы берегите!

Идем на стрельбище, скрипим валенками, хорошо, что не бежим. Мороз не просто покалывает кожу, а дерет ее и царапает, словно кот после валерьянки. Изо рта валит пар.

Стрельбище − боевая стрельба с РПГ. Боевая, но не совсем, граната учебная, т.е. вместо боевого заряда летит болванка и при попадании не взрывается.

Преподаватель Гарцев трет красный нос и громко басит:

− В зависимости от условий местности и огня противника, стрельбу из гранатомета можно вести из положения лежа, с колена и стоя. Стрелком используются различные укрытия, местные предметы и упоры.

Гарцев берет гранатомет и показывает порядок изготовки для стрельбы лежа. Вопросы? Вопросов нет. Отряхнувшись от снега, преподаватель продолжает:

– Огневые позиции для стрельбы из гранатомета могут быть самыми разнообразными: траншея, окоп, воронка от снаряда, канава, развалины строений. Огненная струя, выходящая сзади, способна нанести серьезные повреждения, поэтому позади гранатомета при стрельбе ближе, чем на 20-30 метров в секторе 90°, нельзя находиться людям, не должно быть взрывчатых веществ, горючего, легковоспламеняющихся предметов. Вопросы? Вопросов нет.