– Автоматчики, кой чёрт вас разбирает?

– Спокойно, глухари, не волнуйтесь, это действует на нервы, но не опасно для жизни.

Всё проверено. Но на этом подготовка к штурму не кончена. Все достают бумагу и пишут на измятых листках последние, быть может, слова привета родным, товарищам, любовницам. Я тоже решил написать, но кому? Всем незнакомым. А почему нет? Пишу в «Учительскую газету» – не ради рекламы, а просто: пусть вспомнят, если ночью прекратится жизнь.

Солнце опустилось за днепровские леса, окрасив кровью заката стены домов, желтеющую листву сада, лица бойцов. Ужин проходит вяло. Выловить мясо и съесть. Это укрепит силы и не обременит желудок. Ведь каждый думает, что его могут ранить, пусть даже в живот.

Иронически весёлые разговоры, каждый прячет холодок, охватывающий сердце. Это знает каждый, и каждый «держит фасон». Ночь охватывает землю, словно накинув тяжёлую бурку. Враг «нервничает». Вспыхивают ракеты, пролетают сверкающие нити трассирующих пуль. В темноте лопаются взрывы разрывных пуль, дезориентируя молодых бойцов.

Младшие командиры ушли получать боевую задачу. Наступает тяжёлое молчание. Каждый закуривает, жадно глотая дым, словно старается отравить холодную змею, тоскливо сжимающую сердце.

Из темноты появляются командиры.

– Ну что?

– Ничего, решили не воевать. Темно, грязно. Лучше домой ехать, – балагурит Ивакин.

– Сегодня, мужики, пойдём в гости к немцам. Заползти, притихнуть и ударить. Словом, не первый раз. Пошли.

Четыре километра карабкаемся по обрывам оврагов, ползём по открытым полянам, бежим по лесу. Нет уж и холодка на сердце. Только напряжены зрение, слух, мускулы и инстинкт. Разрывы пуль всё гуще и гуще. Всё ярче вспышки ракет. Вот и последняя траншея. Объясняется боевая задача, указываются ориентиры, время, сигналы. И вот группы одна за другой ползут в темноту. Вспышка ракеты – и пять бугорков замерли и снова ползут. Шум травы под телом кажется слишком громким.

Вот видны брустверы немецких окопов. Слышен чужой говор. Теперь ползём совершенно тихо. Где-то раздался взрыв гранаты. Скорей в канавку. Вспыхивают ракеты, люди замерли. Щека чувствует холод земли, и её запах ободряет. После ракет тьма становится невыносимой.

– Гранаты к бою!

Каждый сжимает комок чугуна, ощущая рубцы делений. Красная ракета горизонтально летит на оборону противника. Чёрные комки гранат полетели в траншеи. Оглушающие взрывы потрясают землю. Люди срываются и прыгают наугад, перескакивая немецкие траншеи. Враг зажат. Теперь его надо уничтожить.

Отставший Кобзенко вполголоса кричит:

– Тоболев!

Рядом с нами в немецком окопе крякнул немец и лязгнула сталь. Сейчас на звук хлынет поток пуль. Но пулемётчик не подозревал о нашем присутствии. Рассчитав расстояние, слабо кидаю гранату. Очень близко. Застрочил пулемёт. Мелькнула мысль: «Надо бы тихой сапой». Взрыв прекращает трескотню пулемёта. Ползу в окоп. Три трупа и один раненый. Приводим его «к общему знаменателю», и снова тишина. Ползём дальше. Где наши? Кто стреляет? Может, противник отбил атаку. Может, мы одни идём. Вот гребень высотки. Здесь ждать отбоя. Слушаем какофонию залпов и взрывов. Сами молчим. Нет видимой цели. Вдруг в нескольких шагах слышны окрики немецкой команды.

– Огонь! – шумит кустарник, слышны стоны, захлёбываясь, трещат автоматы. В голове мелькает казённое выражение «мы приняли на себя огонь противника».

Быстро меняем огневые позиции, дезориентируя немцев. Пули ложатся туда, где мы были несколько секунд назад.

При свете ракет видим движущиеся цепи противника. Идёт подкрепление.

Рядом со мной лежит мордвин Ярков и, указывая на чёрные точки, шепчет: