Нет, я люблю свою Искорку за её быструю мысль, острый язык, пылкую мечту, ну, грешен, и за её стройную фигуру, брови, глаза и родинку.

Привет от Ивакина. Твой Ганя.

Работа школы шла хорошо. Школа приобрела свои традиции. Началась невыгодная для работы история: посещения представителей, обследования, доклады, требования автограммы. Но пришлось принять энергичные меры, чтоб огородиться от этого нашествия. Больше говорить о недостатках.

Наконец подошёл 1936 год. Школа кончала учебный год, но тут началась комедия разоблачения. Я смотрел на всё это спокойно, не принимая никаких мер, считая всё это ерундой, глупостью, недостойной сопротивления. Все волнения кончались за дверью квартиры, где был мой сын.

В атаку пошли родственники, которые хотели отнять у меня сына. Но тут я сделался зверем. Я ходил во все места, где решались судьбы человеческие, и требовал или ареста, или реабилитации. Подробности я писал уже тебе в одном из писем. Больница, отъезд, арест, наконец я освобождён, могу ехать куда угодно, работать где угодно, без прав занимать административные и педагогические должности.

На Украине работы найти я не мог. Продавал вещи, книги. Заболел сын. Удавалось делать клише, написать вывеску, ретушировать фотографии. Но поколебалась и семья. М. заявила, что она должна или иметь поддержку, или знать, что она одна, и сдаться на милость матери.

Я продал «Лейку», «фотопар», навигационный «герц». Это дало в общей сложности 2000 рублей. Я взял 250 рублей и уехал в Среднюю Азию. Боже, что сделалось с моей школой! Я поспешил уехать. Опять Чимкент, Алма-Ата. Весь состав «вождей» области до Мирзояна47 были арестованы, и мне дали нужные бумаги. Я ждал решения партийного вопроса. Получил телеграмму: «Сын опасно болен». Вечером я был уже в пути. Через шесть дней я уже видел пожелтевшее тельце сына, его незакрывающиеся глаза, худые ручонки. Он слабо улыбался и беззвучно звал меня. Я вызывал доктора. Он осмотрел сына и сказал: «Вы родители, ваше дело ухаживать, но я тут бесполезен». Аккуратно пересчитав гонорар, он сказал несколько ненужных деликатных успокоений.

Сын лежал у меня на руках. Тяжёлая ночь. В 12 часов сын начал задыхаться, он судорожно старался дохнуть, но не мог. Я начал делать ему искусственное дыхание. Он вздохнул, начал дышать глубоко и ровно и уснул. На восковых щёчках появился румянец. Мы уснули. Сын спал до обеда (12 часов). Проснулся весёлым с живым блеском глаз. «Папа, я хочу исти». Значит, живём, Борис!

Поправка шла быстро.

Я получил работу учителя 4 класса сельской школы. Чистенькая квартира, огород, но главное, школа. Первое моё посещение убедило меня, что здесь можно работать. Школа считалась худшей в районе. Ну что ж. М. убеждала меня работать без задора из опасения «как бы чего не вышло». Но этот разумный совет никогда не был моим девизом.

Вот тебе новый залп воспоминаний. Я уже не извиняюсь за них, но иногда берёт сомнение, ведь я рисую непривлекательные картины провинциальной школы. В Москве ведь этого нет? А если и есть, то всё это проходит в такой форме, что… что это минует учителей. Дам передохнуть тебе от этих записей. Сыро, грязно, я почти не выходил на воздух, но теперь надо показать себя. Правда, и на дворе какая-то невесенняя погода: сыро, грязно, холодно. А как тепло вечером в землянке, когда все уснут, а я остаюсь с тобой наедине! Жду почты.

12 часов. Значит, сегодня нет письма. Очевидно, надоело писать и отвечать, можешь быть занята.

2 часа ночи. Тяжело и досадно, что нет твоих писем. Но нелепо побеждать самого себя. Положение осталось прежним, и мне, как знак внимания, предложили отпуск в Москву. Ожидали от меня прилив восторга, но я, подумав, их поблагодарил и отказался. Москва без тебя для меня не имеет никакой ценности. Приехав сейчас, я буду так же бессилен, как и в первый приезд. А мне (как говорила ты) хочется всё или ничего, но не воровство счастья. Чувствую, верю, что скоро судьба решится – и тогда я буду рваться в Москву изо всех сил. Прошло всего 18 дней разлуки, а кажется – года. Ты не осудишь моё решение? Я уверен, что нет, не осудишь. Быть может, мне мучительно хочется внезапно позвонить тебе от Семёна, встретиться… Всё это я представляю ярко, а дальше?