Общий смех помогает расслабиться. Ночь начинает казаться менее угрожающей. Со своей стороны Рауль бьет по зарослям. Может быть, он считает, что его отцу удалось ускользнуть из логова сирен и спрятаться в лесной чаще? Однажды он обнаружил его повесившимся в туалете, на полу лежала незаконченная книга. В следующий раз родитель показал ему фортель под названием «Покажи себя достойным меня после моей смерти», и он снова оказался неспособен последовать за ним. Я понимаю, что ответственность за это он перекладывает на нас, – на меня, в частности.

Не обращая больше внимания на Рауля, мы продолжаем собирать тростник, как вдруг появляется грифон, странное создание с крыльями летучей мыши, орлиным клювом и телом льва. Мы поспешно достаем кресты, готовые стрелять и бежать. Зверь, однако, лишен воинственных намерений. Он не издает никаких криков, способных привлечь кентавров. Наконец, он даже дружески склоняет голову мне на плечо, и тогда я замечаю, что грифон косоглазит. Как Люсьен Дюпре! Неужели это он?

Но грифон оказывается здесь не единственной химерой. Сирена высовывается из воды и тянет руки к Раулю, который в страхе отступает назад. Она хочет что-то сказать, но лишь грустное протяжное пение выходит из пухлых губ. Рауль в замешательстве замирает. Моя интуиция быстро превращается в уверенность. Если грифон с косоглазием – превращение Люсьена Дюпре, эта сирена рядом с моим другом вполне может быть метаморфозой его отца Франсиса. Значит, выгнанные или наказанные ученики превращаются в химер. Вот где объяснение…

Эти кентавры, херувимки, сатиры, все эти удивительные создания – возможно, бывшие ученики, которые провалились. Теперь они немы и не могут ничего рассказать. Остается вопрос: связано ли превращение с местом, где они потерпели поражение? Убежав в лес, Люсьен стал грифоном. Исчезнувший в потоке Франсис теперь сирена. Прошлое личности также должно играть роль, поскольку рядом с нами садится приветливая птица-лира с переливающимися крыльями и уже выводит мелодичные трели. Клод Дебюсси? Вот почему кентавры так спешат унести жертв. Чтобы мы не увидели их превращений и секрет остался нераскрытым.

Эдмонд Уэллс отважно гладит львиную гриву грифона, а тот не противится. Сирена рядом с Раулем продолжает издавать жалобные звуки.

Мэрилин тоже поняла:

– Рауль, – кричит она, – возьми эту сирену на руки. Это твой отец.

Сирена кивает головой. Рауль недоверчиво застывает на месте, а потом решается неуверенно подойти к этой женщине-рыбе, тянущей к нему руки. Ему трудно представить отца в этом существе с нежными женскими чертами, длинные мокрые волосы которого спадают на впечатляющие груди… Его отец – это существо, которое тянет его за руку к нам, чтобы он тоже участвовал в строительстве плота…

– Но, отец…

Пение сирены велит ему слушаться.

– Твой отец знает, что делает, – говорит Фредди. – А что до нас, мы всегда тебе рады.

– Все мы, – подтверждает Мэрилин. – «Любовь как шпага, юмор как щит».

После недолгих колебаний Рауль повторяет вместе с нами старый девиз. Его хмурое лицо светлеет. Мы обнимаемся. Я счастлив вновь обрести друга.

Сооружение плота продолжается под внимательными взглядами грифона, сирены и птицы-лиры.

Когда в час утра встает второе солнце, наш челн готов. Мы спускаем его на воду и занимаем места. Мы движемся с помощью длинных веток, служащих веслами. Франсис Разорбак помогает, толкая плот крепкими руками и мощным хвостовым плавником.

А что другие сирены, спят? Легкое течение сносит нас вправо. Но с помощью весел мы не даем себя унести. Продолжая грести, мы следим за матовой поверхностью.