На полях сражений значение аристократической конницы резко упало, но вовсе не потому, что рыцарские способы ведения боевых действий устарели, просто пехотинцам можно было меньше платить.

Пехота своей массой задавила конницу. Это прежний норманнский рыцарь, чьи интересы совпадали с интересами феодальной по сути Короны, своим энтузиазмом мог решить исход сражения. Новое же рыцарство стимулировалось деньгами, подобно простым лучникам. И лишь романтические идеалы, впитанные феодалами с молоком матери и прославленные куртуазной поэзией, облагораживали войны эпохи последних Плантагенетов. В XV в. и от них ничего не осталось.

Эдуард II (1284–1327) едва не свел на нет достижения своего отца. Вопреки распространенному мнению, следует отметить, что разгром англичан в битве при Баннокберне (24 июня 1314 г.) обеспечили не шотландские копейщики – те лишь остановили рыцарей противника, а конница Брюса, атаковавшая левый фланг Эдуарда II и вызвавшая панику в английских рядах. В то же время из-за напряженной ситуации в Англии в битве не участвовали многие представители знати, и поле Баннокберна отнюдь не стало могилой для «цвета английского рыцарства».

Недовольные королем бароны состязались с ним в умении плести интриги. Показательно, что Плантагенета обвиняли теперь не в ущемлении феодальных свобод, а в неумении управлять страной. Началась элементарная борьба за власть, сопровождающаяся парламентской возней (за время правления Эдуарда II парламент собирался 25 раз!) и конкуренцией с королевскими фаворитами Пирсом Гавестоном и Деспенсерами. Их противникам следовало бы задаться вопросом: зачем менять слабого короля, если ему на смену придет очередной авантюрист, которому не на что опереться, кроме как на собственные амбиции? Соблазнивший королеву Изабеллу Французскую диктатор Роджер Мортимер (1287–1330), несмотря на свои достоинства, оказался куда более плачевным правителем, чем свергнутый им Плантагенет.

Первый этап Столетней войны, длившейся с 1337 по 1453 г., многие английские историки рассматривают как своеобразный реванш за норманнскую экспансию. Но не следует обольщаться на предмет побуждений Эдуарда III (1312–1377) и его рыцарей[15]. Не феодальная солидарность и не жажда военных подвигов двигала ими. В английском короле на французском троне нуждались в первую очередь фламандские бюргеры и гасконские торговцы. Представляете себе Вильгельма Завоевателя, озабоченного импортом шерсти и вина в Нормандию?

Эти побуждения не умаляют полководческих талантов короля, его сына и их военачальников. Победы, одержанные англичанами при Креси (26 августа 1346 г.) и Пуатье (19 сентября 1356 г.), составили славу английского оружия. Если первой из них Англия обязана своим лучникам, то вторая достигнута в основном за счет грамотного и своевременного использования конницы. Рыцарские идеалы торжествуют: Черный Принц (1330–1376) склоняется перед плененным французским королем, бретонские и английские рыцари демонстрируют чудеса храбрости в Битве тридцати (26 марта 1354 г.). Но война постепенно становится другой. Жан Фруассар ужасается поведению при Креси английских пехотинцев, которые «нападали на графов, баронов, рыцарей и убили многих, что потом разгневало короля Англии». Эдуард мог гневаться сколько угодно – его наемники не знали иного образа действий. И разве не за добычей явился в Аквитанию Черный Принц со своими мародерами?

Косвенным следствием таких грабительских походов стал новый виток строительства английских замков, правда, не для обороны, а для комфортного проживания. Иногда использовались средства, полученные честным путем – в результате богатого выкупа за знатного пленника. Впрочем, в самой погоне за выкупом было что-то неблагородное, не случайно среди нажившихся на поле боя было много вчерашних джентри, по богатству ничуть не уступающих родовой аристократии.