– Ну, – подтвердила дамочка.

Они сидели, отхлебывали помаленьку. Снаружи по бульвару Голливуд туда-сюда что-то ездило. Гудело неумолчно, как прилив, как волны, почти как океан, – да там и был океан: в нем водились акулы и барракуды, медузы и осьминоги, прилипалы и киты, мягкотелые и губки, мальки и тому подобное. А тут внутри – будто отдельный аквариум.

– И я была в зале, – сказала дамочка, – когда Демпси чуть не убил Уилларда. Джек только что с краснухи был, злой, что твой изголодавшийся тигр. Никогда такого не было – ни до, ни после[13].

– Говоришь, у тебя еще месячные бывают?

– Точно, – ответила дамочка.

– А говорят, Демпси в перчатки себе цемент или гипс заливал. Говорят, в воде отмачивал, а потом застывали – потому-то он Уилларду так и надавал, – сказал Монах.

– Это, блядь, неправда, – сказала дамочка. – Я там была, я видела эти перчатки.

– По-моему, ты ненормальная, – сказал Монах.

– Про Жанну д’Арк тоже говорили, что ненормальная, – ответила дамочка.

– Ты небось и ее на костре видала, – сказал Монах.

– Ну да, – ответила дамочка. – Видала.

– Херня.

– Она горела. Я сама видела. Такой ужас – и так красиво.

– Что тут красивого?

– Как горела. Сначала ноги. Будто там у нее гнездо красных змей – они ей по ногам поползли наверх, а потом – как пылающий красный полог такой, а она лицо запрокинула, и горелым телом запахло, а она была еще жива, но не кричала. Губы шевелились, и молилась она, но так и не закричала.

– Херня, – повторил Монах. – Любой бы закричал.

– Нет, – ответила дамочка, – любой бы не закричал. Люди разные бывают.

– Тело есть тело, а боль есть боль, – сказал Монах.

– Ты недооцениваешь дух человеческий, – сказала дамочка.

– Ну да, – подтвердил Монах.

Дама открыла сумочку.

– Вот, я тебе кой-чего покажу. – Она вытащила книжку спичек, чиркнула и раскрыла левую ладонь. Под ладонью подержала спичку – та горела, пока не погасла. Разнесся сладковатый запах горелой плоти.

– Неплохо, – сказал Монах, – но это ж не все тело.

– Неважно, – сказала дамочка. – Принцип тот же.

– Нет, – ответил Монах. – Разница все же есть.

– Фигня, – сказала дамочка. Встала и поднесла зажженную спичку к подолу своего лавандового платья. Материя была тонкая, почти прозрачная, и языки пламени облизали ей ноги, поползли к талии.

– Господи ты боже, – сказал Монах. – Ты чего делаешь?

– Доказываю принцип, – ответила дамочка.

Огонь поднимался. Монах соскочил с табурета и повалил даму на пол. Он катал ее туда и сюда, бил по платью руками. Затем огонь погас. Дамочка взобралась на табурет и опять уселась. Монах сел рядом, его трясло. Подошел бармен. В чистой белой рубашке, черном жилете, с бабочкой и в синих брюках в белую полоску.

– Извини, Мод, – сказал он дамочке, – но тебе пора. На сегодня хватит.

– Ладно, Билли, – ответила она, допила, встала и вышла. А перед уходом попрощалась с чмырем в углу бара.

– Боже, – произнес Монах. – Она просто что-то с чем-то.

– Опять в Жанну д’Арк играла? – спросил бармен.

– Ч-черт, да вы же сами видели, нет?

– Нет, я с Луи вон разговаривал. – Бармен показал на чмыря в углу.

– А я думал, вы где-то наверху, за проволочки дергаете.

– За какие проволочки?

– Проволочки скелета.

– Какого скелета? – спросил бармен.

– Да ладно вам, – сказал Монах, – хватит мне тут вешать.

– Вы о чем это?

– Нас скелет обслуживал. И даже с Мод танцевал.

– Я тут весь вечер работаю, мужик, – сказал бармен.

– Я сказал, хватит мне вешать!

– Ничего я вам не вешаю, – ответил бармен. Повернулся к чмырю в углу. – Эй, Луи, ты тут скелета видал?

– Скелета? – ответил Луи. – Четы мелешь?

– Скажи этому человеку, что я за стойкой весь вечер простоял, – сказал бармен.