Заведующий консульским отделом подполковник СВР Вячеслав Лучкин вызвал к себе в кабинет помощника. Борис Рощин явился через пару минут, сел напротив шефа и положил ногу на ногу.

– Сейчас, – заместитель резидента копался в бумагах, – обожди.

Лучкину было тридцать четыре года. Невысокий, нервный, всегда при галстуке, он пропах табачным дымом, стелящимся над его широким столом. Такое чувство, сопоставил Рощин, что до него здесь побывала гаванская делегация.

Лучкин открыл ящик стола, вынул пачку датских крон [3] и американских долларов. Бросив взгляд на настенные часы, отдал помощнику распоряжение:

– К трем часам поезжай в Нёрребру. На Мимерсгэде есть кафешка под названием «Бодега». Был там?

– Пока нет. А что, там хорошо кормят?

– Кормят везде одинаково. На, держи, – консул пододвинул деньги на край стола.

– Здесь хватит только на обед, Вячеслав Семенович, – Рощин взвесил деньги на ладони, – а я хотел еще и поужинать. Как насчет чаевых официанту?

– Ладно, остряк, ты снова покорил мое сердце. С трех до половины четвертого в кафе будет находиться один человек, деньги отдашь ему. Узнаешь его по часам на правой руке…

– Господи! – перебил шефа Рощин. – Неужели наш президент вернулся на оперативную работу?!

Лучкин с минуту тревожил своим пронзительным взором подчиненного.

– Слева от него будет журнал. Перепутаешь и отдашь деньги другому, отработаешь сверхурочно, – ответил консул тяжелой шуткой. – Приедешь, напишешь рапортичку. Все понял?

– Так точно, Вячеслав Семенович, – по-военному ответил Рощин.

– Стой! Чуть не забыл. Сбил ты меня своими остротами. Скажешь тому человеку, чтобы сменил адрес электронной почты, а новый пусть немедля сообщит сегодня до шести вечера.

– Мне?

– Не тебе. Все, гуляй.

Рощин вышел из посольства – белого особняка, обнесенного высоким металлическим забором, с маленьким двориком, трехэтажным флигелем, где располагалась школа и жилые помещения. Сев за руль своего «Опеля», Борис поразмышлял, доложить ли об этом рядовом, что ли, задании своим новым боссам. Точнее, боссу, с которым ему еще предстояло познакомиться, и леди-боссу. Леди велела докладывать о любых, даже самых незначительных, поручениях Лучкина, стоявшего за операцией по закладке оружия. Время позволяло, и Рощин решил заехать вначале на Вэстербругэде и поговорить с Ухорской, а уже потом из центра податься в Нёрребру.

Из дворика посольства вице-консул повернул направо и выехал через ворота.

Ухорская встретила Рощина в своем номере. Прошло чуть больше суток с тех пор, как они расстались. Поцеловав любовника в щеку, Полина больно дернула за пучок волос на его затылке.

– Подстригись, – строго сказала она. – Что случилось?

– Получил задание от шефа передать деньги одному типу, – сказал Борис, устраиваясь в кресле и стараясь держаться раскованно.

– Погоди, я позову Толика.

Через минуту в номере появился Холстов: в рубашке с расстегнутым воротом, брюках и с газетой в руке.

– Прокатимся, посмотрим на него? – предложила Ухорская, выслушав Рощина.

То была зацепка, которой грех не воспользоваться. Оперативники ГРУ проделали колоссальную работу, действуя быстро и осторожно. И вот вывод, к которому пришли аналитики военной разведки: покойный Вадим Салнынь по кличке Щитомордник, бывший работник «семерки», не годился на роль исполнителя. Проще говоря, он боялся своей безопасной бритвы. А вот как посредник в делах закладки и обнаружения тайников подходил вполне.

Консультанты не ограничились этим и пошли еще дальше, выдвинув интересную версию: исполнитель намеренно оставил батарейки в инициаторе взрыва, чтобы буквально похоронить киллера, у которого впоследствии дома обнаружился целый арсенал оружия. Этот ход позволял истинному исполнителю действовать свободно, но быстро. То есть он пользовался затишьем, которое было ему на руку.