– А твой зам? – спросила Полина.

– Мой помощник не в курсе деталей. Он знает лишь информативную часть беседы Рощина и Штерна, подготовленную Киселевым для передачи в Центр.

– Причины?

– Отчасти этические, отчасти божеские: не навреди. Отклонение Рощина в цветовом спектре и без нашего участия не пойдет ему на пользу.

– Итого три человека.

– Будем считать, так.

– Поехали дальше. Чего именно ты не ожидал?

– Что Рощин принадлежит к сексуальным меньшинствам, или меньшинству, не знаю, как правильно.

– Как у него настроение?

Серегин только сейчас заметил, что в беседе не принимает участие Холстов. Сидит, откинувшись на спинку кожаного кресла, и смотрит на проносящуюся за окном панораму Каструпа, изобилующую черепичными крышами уютных домиков, огороженных невысокими заборами, не портившими пейзаж гаражами.

– Ходит как туча, – ответил резидент на вопрос Ухорской, – по утрам наблюдаются легкие симптомы похмельного синдрома: как говорится, в пьянке замечен не был, но утром пил холодную воду. Он и вчера был в «Шератоне».

– А как вообще ты выявил его связь со Штерном?

– Рощин начал сорить деньгами, я попросил своих ребят покататься за ним. Выявили как минимум два постоянных места встречи со Штерном: на Сванеалле – район Фуглебаккен, и на углу Каттегордалле и Видоуревай. Штерна опознали, доложили в Центр, получили директиву установить на машину Рощина звукозаписывающую аппаратуру.

– Какая информация могла заинтересовать Штерна?

– Любая. От расположения кабинетов и представительских залов до перемещения сотрудников посольства. В хозяйстве Альбаца успешно функционируют разведка и контрразведка, без которых немыслимы подобные картели. Обмен информацией, короче говоря. Собственно, на пленке этот вопрос был затронут Штерном. Кассета у меня с собой, хотите послушать?

– Обязательно, – категорично заявила Ухорская.

– Саша, включи, – попросил Серегин капитана.

Раскрыв блокнот, резидент протянул собеседнице фотографию. На ней вице-консул российского посольства был запечатлен в три четверти. Темные, слегка вьющиеся волосы, правильной формы нос, ироничные, как показалось Полине, глаза («Как у меня», – отметила она их серо-голубой оттенок), слабо очерченные губы, немного удлиненный раздвоенный подбородок. Лицо у него мужественное, пришла к выводу Ухорская, вглядываясь в снимок и вслушиваясь в голоса, звучавшие из динамиков магнитолы. Один неприятный – окающий и картавый, второй – полная противоположность, густой и мелодичный. В начале беседы в голосе Рощина слышался напор, но давление быстро иссякло, когда собеседник российского дипломата открывал перед ним карты-снимки.

Полина попыталась представить лицо Бориса Рощина в ту минуту, но не смогла: перед ее взором стоял образ волевого и уверенного в себе парня, здорово походившего на американского актера Шона Пенна. Особенно в роли Конрада ван Ортона в кинофильме «Игра». О принадлежности Рощина к сексуальным меньшинствам Полина думала меньше всего, то есть относилась к этому факту спокойно.

По наитию она спросила резидента:

– А в связях с женщинами Рощин был замечен?

– Знаешь, ты права, Паша, я просто не успел об этом сказать. Весной этого года мои парни видели его в компании миловидной брюнетки в Аведёре, южном пригороде Копенгагена. Если с умом, – пояснил Серегин, – то можно. Выгоняют за то, что попался.

– Продолжение с той брюнеткой было?

– Наверняка. Рощин поднялся с ней в номер гостиницы. Чисто по-человечески я ему сочувствую, а раньше симпатизировал. А почему ты спросила о контактах Рощина со слабым полом?

– Потому что нам с ним контактировать. Рощин, не замеченный в связях с женщинами, – клиент Толика Холстова. Бисексуальный вариант я беру на себя.