«Того же лета к великому князю Витовту y Немци, y Марьнрод, приидоша послы из города Москвы от великаго князя Василиа Дмитреевича, просячи дщери князя великаго Витовтовы за великаго княза Василя Дмитровича. Князь же великии Витовть дасть дщерь свою, княгиню Софью, и отпусти ю из Марьина города, a з нею посла князя Ивана Олгимонтовича из грода Кданьска. И поидоша в кораблех за море, и приидоша к граду Пьскову, они же великыи чести уздаша имь, проводиша ихь чста до Великаго Новагорода Новгородци же пакы честь имь воздаша и проводиша ихь и c честию до Мысквы к великому князю Василью Дмитреевичу» [21].

Все закончилось к общему удовольствию:

«И сотвори брак честны, и венча и великаго князя Василья Дмитреевича И c великою княжною Софею, и бысть брак честен и чти достоин, и веселию многому» [21].

Что бы ни говорили лингвисты, но Уния дала толчок к «полонизации» старобеларуского языка. «Полонизация» проходила не только стихийно, ввиду значительных контактов местного, беларуского (литвинского) населения с польским, часто на основе заключающихся браков, особенно в «шляхетской» (дворянской) среде. Этот процесс регулировался и целенаправленной государственной политикой, в частности, проведением законов о высших государственных должностях в Великом Княжестве Литовском. Польский язык становился таким же отличием «благородства», маркером аристократизма, каким станет через четыреста лет в России французский язык высшего света. Особенно следует отметить, в этой связи, решительное наступление князя Ягайло на своих «бояр», на православие и на старобеларуский язык. Князю приходилось выполнять предсвадебные обещания, данные Польскому епископату.

20 февраля 1387 года Ягайло подписывает «Грамоту о привилеях» («о привилегиях»): «всем вообще литовцам и каждому в отдельности, рыцарям или боярам», о переходе в католическую веру.

«Для удостоверения этой грамоты привешена наша печать». Присутствовали знатные князья: Скиригайло – Трокский, Витовт – Городенский, Корибут – Новоградский, Казимир или Коригайло – Мстиславский, Александр или Вигунт – Керново литовского, Кондрат – Олеснитский, Иван и Земовит – князья Мазовецкие. Мужи: Бартош из Висенбурга – воевода Познанский, Кристин – каштелян Сандомирский, Володка – чашник Краковский, Николай – каштелян Вислинский, маршал двора нашего, Спытка – подкаморий Краковский, Клемент – каштелян Радомский» [24].

Братья, тем временем, нашли компромиссное решение вопроса наследования земель ВКЛ и в тайных, от магистров Ордена, переговорах выработали план совместных действий.

4 августа 1392 года на встрече в Острове под Лидой (Беларусь) они подписали соглашение, по которому власть в Великом Княжестве пожизненно передавалась Витовту. Получил он и отцовскую вотчину с Гародней (Гродно), Троками и Луцком. Ягайло отрекся от непосредственного владения своими уделами в княжестве. Присягнув на верность Ягайле, Витовт стал во главе государства. Так был положен конец многолетней гражданской войне между ближайшими родственниками. Вначале с титулом «князь литовский», а затем – «великий князь литовский и пан и дедич руский» и «великий князь Литвы и Руси» Витовт стал единственным правителем Великого княжества, хотя номинально верховный суверенитет Ягайлы над землями ВКЛ сохранялся».

Война за земли ВКЛ, настоящая, братоубийственная, в прямом смысле этого слова, гражданская война, затеянная детьми Ольгерда, оканчивалась. Король Владислав-Ягайло возвёл своего брата Витовта на виленский престол. Витовт признавался пожизненно Великим князем литовским, а самому Великому Княжеству Литовскому гарантировалась автономия в союзе с Королевством Польским под верховной властью короля Владислава. Немного погодя братья договорились о том, что в случае смерти Витовта Великое кяжество перейдет в руки Владислава или его наследников. Были написаны соответствующие «Акты», из них следовало, что если смерть настигнет Владислава ранее, то Ягайло получит право участвовать в выборе короля. (Виленско-Радомская уния 1401 года и Городельская уния 1413 года). Акты 1401 года были подтверждены всем «боярством» ВКЛ, то есть удельными князьями, церковными иерархами и княжеской знатью, что удостоверялось личными печатями, привешенными к Акту, всего было 40 печатей, с «литовской стороны». С «польской стороны» аналогичный Акт согласовала польская высшая знать, к нему было «привешено» 49 печатей.