Кроме того, прежнее нахальство Дэвида вылезло на поверхность в полную силу. Садясь на диван, он заметил:

– Вы сегодня отлично выглядите, док. Знаете, вы ведь действительно очень сексуальны. Если бы я увидел вас вне стен этого кабинета, я бы попытался вас разговорить.

На этот раз я не была ни польщена, ни оскорблена. Возврат Дэвида к сексуализированному поведению был вполне прозрачен. Он эротизировал свою тревожность и отступил в безопасную зону. В этом не было ничего необычного: Дэвид явно чувствовал себя уязвимым, и это объясняло его реверсию[7]. Теперь мы с ним снова вернулись на исходные позиции.

Я не хотела, чтобы он меня сексуализировал. Единственное, что мне всегда было нужно от клиентов, – это уважение. И одобрение. Я хотела, чтобы мои интерпретации и методы воспринимали как хитроумные и проницательные, мудрые и полезные. На самом деле я ощущала приток уверенности всякий раз, как пациент говорил: «Именно так все и есть!» или «Моя жизнь изменилась к лучшему!»

И все же я понимала, что некоторые аспекты моей внешности можно воспринять как соблазнительные: юбки по фигуре, высокие каблуки, перекрещивание ног, внимательный взгляд или мягкий «психотерапевтический» голос. Однажды во время учебы в аспирантуре мой супервайзер завел меня в кабинет и посоветовал не носить ботфорты с юбками на работу, поскольку я могу отвлекать пациентов мужского пола (может быть, он имел в виду, что я отвлекаю его?).

Возможно, что на подсознательном уровне меня радовало такое внимание, ведь я не последовала этому совету. Моя одежда была совершенно рациональной. Я была одета точно так же, как и все прочие молодые женщины-профессионалы на Манхэттене, которых я видела на улицах каждый день. Я не хотела носить бесформенные платья или квадратные деловые костюмы. Я не старалась выглядеть провокационно – просто следовала моде.

Моя внешность не считалась сексуализированной, пока я не входила в кабинет со своими клиентами. Поэтому я решила, что, если мужчины на моей кушетке реагируют на мою физическую подачу – допустим, что мой супервайзер был прав, – значит, это открывает передо мной определенные возможности. Их сексуальные и эмоциональные проблемы будут всплывать на поверхность, и тогда мы станем разбирать их по горячим следам. Иными словами, я использовала эти реакции как инструмент, чтобы помочь клиентам понять их способ отношения к женщинам.

Поведение пациента во время сеанса обычно является зеркальным отражением того, как он в целом ведет себя в социальных взаимодействиях. Когда пациент проецирует свои привычные шаблоны отношений на терапевта, это называется переносом. Терапевт же отражает их обратно пациенту, чтобы помочь ему.

Хотя возникновение сексуального тока между терапевтом и пациентом по ряду причин, от вполне невинных до биохимических, – явление не такое уж необычное, внимание Дэвида к моему телу и его снисходительная лесть предполагали, что эротический перенос был для него поведенческим шаблоном. И дело было вовсе не в моих сапогах.

Я часто становлюсь символом женщины в жизни моих пациентов – или, точнее, символом тех воззрений, которые сложились у них относительно женщин. Они могут проецировать на меня свои проблемы с женщиной любимой, равнодушной, отвергающей, женщиной-«кормилицей», требовательной матерью, соблазнительницей. Некоторые меня идеализировали, другие хотели бы обесценить. Их реакции на меня обнаруживали самые потаенные желания и самые темные мотивы, пока они подбирали мне роль в своей персональной драме.

Я бдительно отслеживала, кем они меня считали или кем им было нужно, чтобы я была. Кто я –