И действительно попадал четко в размер! Я знаю, что мужчины терпеть не могут магазины, особенно женские. Поэтому такое было для меня в диковинку. Он быстро разузнал все, что я люблю, и покупал мне вкусняшки, особенно после ссор. Он умел быть очень смешным, развеселить меня практически в любой ситуации, и я так любила смеяться над его шутками. А также был невероятно нежным, когда хотел этого.

В этом сила манипулятора – он подчиняет сознание, создает другую реальность, в которой женщина поначалу окружена удивительной заботой и не замечает, как постепенно становится жертвой, всегда и во всем виноватой. Когда каждый день близкий человек тебе показывает, что он думает о тебе каждую секунду и столько для тебя делает, а ты такая неблагодарная, ничего не ценишь, – невольно начинаешь верить в это. И думать: «А может, он прав, и я мало стараюсь? Вон бабушка тоже его любит, он столько делает для семьи, для меня. Встает в 5 утра и несется работать, а я сплю». И так далее.

Лишь потом я узнала, что абьюзер окружает жертву такой прочной стеной «заботы», что вырваться из нее равносильно попытке побега и карается расстрелом.

Справедливости ради надо сказать, что Гена действительно меня любил, тянулся ко мне. Вернее, я принимала ЭТО за любовь. Мне казалось, что мы счастливы вместе, я стремилась к нему каждую минуту, он вроде тоже.

Он вообще был очень хозяйственным. Все тащил в дом, все для семьи. Правда, только он сам решал, что нам надо, причём сразу за всех. Пытался в квартире все переделывать, как ему казалось правильным, а отцу это не нравилось. Мне тоже не особо, но я старалась не обращать внимания на мелочи. Ну хочет так – пусть так.

Но Генка настолько лез ко всем со своим уставом и бесился, что его не носят за это на руках, что остальные члены семьи мириться с этим не хотели. Ну как можно говорить 60-летнему человеку, что для него лучше? Естественно, отцу это не нравилось, но он тоже старался терпеть, насколько возможно, останавливая ретивого конька, только когда тот совсем уж переходил границы.

Еще Гена не боялся никакой работы. Это огромный плюс, за который бабушка любила его до конца своих дней, даже когда его уже не стало. И жалела. Не меня, а его. Хотя именно он разрушил мою последнюю надежду на счастье. Парадокс.

Он делал ремонт в моей квартире, когда мы ждали ребёнка, – готовил комнату. Полностью обслуживал обе машины, все время что-то выдумывал и моментально воплощал. Он мог все, потому что ничего не боялся. Хватался и делал. И я постоянно говорила и писала ему, как ценю его и люблю, благодарила за все, старалась хвалить, чтобы он чувствовал себя нужным и любимым. И не было в моих словах ни капли лжи.

Однако Генка все делал быстро, а значит – на скорую руку, не слишком качественно, в отличие от моего педантичного и аккуратного папы. Он не мог долго, темперамент не тот. Зато много успевал. Подъем в 5 утра от болей в голове, быстро кофе, сигареты, и побежал. К обеду он успевал сделать очень много. И хотел, чтобы я была такая же. Но я другая. Я сова, не могу вставать рано, я по утрам вареное существо, а не работоспособный человек.

Он заботился обо всех сразу, но, когда забота становится чрезмерной, она превращается в иго, от которого хочется сбежать. Иго давящее, удушающее полным запретом на самостоятельность. Эта забота сначала приятна и облегчает жизнь в каком-то смысле, но лишает свободы, от неё быстро устаешь. Я не могла выйти в магазин без согласования с мужем. Купила кастрюлю без его одобрения – проступок. Муж недоволен. И так в каждой мелочи. Я должна была делать только то, что он говорит, и даже предугадывать его желания.