Как же здорово было плавать. Я совсем забыл о том, что еще утром ушел из дома, и так больше и не появлялся там. Мама от беспокойства, наверное, уже с ума сходит. Я, как ошалелый, начал грести к берегу, Красильников страшно удивился:

– Ты чего это?

– Да мне домой надо! Смотри, сколько времени уже!

Мы так быстро стали грести, что нас легко бы записали в сборную по гребле. Я думал, что брошу Антона с лодкой на берегу, а сам побегу домой, но моя совесть не дремала. Она тотчас принялась стыдить, корить и увещевать меня. Так что мы оба водрузили лодку на головы и помчались со всей скоростью, на которую только были способны. Влетев во двор Красильникова, мы бросили лодку у сарая, и я побежал домой.

Дома была мама. Она всегда за меня переживала, все родители такие. Но моя мамочка совершенно особенная – стоит мне задержаться на пару минут, и у нее уже глаза на мокром месте. Всегда так. Поэтому, когда я исчезаю из дома, то обязательно оставляю записку с запасом времени минут в тридцать. На всякий случай.

Мама нервничала. Пила крепкий кофе и сидела у телефона.

Значит, обзванивала все возможные места моего нахождения.

Судя по всему, безрезультатно.

– Юра, ну где же ты был?! Ты же знаешь, как я волнуюсь! Ушел еще утром, и все нет и нет! Где твое человеческое сознание?

Мама могла еще очень долго взывать к моему «человеческому сознанию», но оно, по всей видимости, куда-то удалилось.

Может, я и чувствовал себя виноватым, но где-то в глубине души. Очень глубоко, как сказал один из киногероев. Поэтому я поспешил прервать душещипательную тираду мамы, к тому же никакого воспитательного эффекта она не имела.

– Мам, ну чего ты так, я был на тренировке, потом зашел к Антону, и его отцу нужно было помочь. Со мной же ничего не случилось! Да и вообще, что может случиться?.. – я, разумеется, не успел закончить речь в сою защиту, как мама снова напустилась на меня.

– Все, что угодно, может произойти! Ты не понимаешь! А помнишь, как ты сломал руку?

– Так это же в четвертом классе было, вспомни еще, как я в саду с велосипеда упал! – мое терпение катастрофически таяло, и я понимал, что нужно временно покинуть поле боя, чтобы сохранить дипломатические отношения с родительницей.

– Мамочка, милая моя, я больше не буду. Я буду приходить вовремя и всегда оставлять записки. Я буду звонить, если задерживаюсь. Я буду очень хорошим. Клянусь моим рыжим мячом!

Мама махнула на меня салфеткой, которая лежала у нее на коленях. Этот жест всегда означал одно и тоже: уходи и не появляйся мне на глаза, пока я не успокоюсь. Ну вот и ладненько, значит, я успею собрать все нужное мне для рыбалки. И я тихонько пробрался на балкон.

Вечером мне позвонил Антон и сказал, что они с отцом решили ехать часов в семь вечера. Я рассказал о том, как мама безумно переживала, и поэтому не знаю, что будет с моей кандидатурой завзятого рыбака: могут отнять удочку и поселить в пустыне. Красильников знал, что я так домашний арест называю. Он тут же предложил выход, чтобы Николай Борисович, его отец, поговорит с мамой. Я не знал, соглашаться на это, или нет. Вот придет отец с работы – тогда видно будет.

Как только мы поужинали, я решил поговорить с папой, но война, как говорится, меняет планы. Как только мы сели за стол, мама моментально рассказала отцу, как я на весь день пропал и заставил ее глотать таблетки от давления. Я сидел насупившись, прикидывая в голове, как можно из этого выпутаться. Рассказал отцу про тренировку, но о драке ничего говорить не стал – ему не обязательно все знать. Сказал, что Красильникову-старшему была нужна наша помощь, и что потом он обещал свозить нас на рыбалку. И завтра мы решили ехать, а теперь мама со своими нервами вряд ли меня отпустит.