– Хочешь, сходим в кино? – предложил он. – Мы могли бы посмотреть «Живешь только дважды»[19] или «Шутников»[20].

– «Шутников»? Это специально для тебя фильм, наверное.

– Там играет Оливер Рид – он великолепен, – сказал Лори, – но, боюсь, всякие криминальные выкрутасы для тебя просто пшик.

– Пшик? Почему ты так думаешь?

– Потому что ты умная. Ты бы сочла оскорблением, если бы я повел тебя смотреть фильм про каких-то болванов, которые гоняются за королевскими драгоценностями.

Я засмеялась, довольная своим открытием насчет того, что и Лори испытывал нервное напряжение из-за всего происходящего с нами, и растроганная тем, что он не побоялся мне в этом признаться.

– Или ты хочешь посмотреть один из тех французских фильмов, – спросил он, – где люди просто фланируют по комнатам, глядя друг на друга?

– Давай сходим на Бонда.

– Хорошо. Отлично. Отлично! Мне так понравился «Голдфингер»[21] – чего стоила одна только шляпа-ко- телок!

Я снова засмеялась, Лори подошел ближе к столу и взял мою руку в свою. Я замерла, глядя на руку.

– Оделль, – проговорил он, – я думаю… то есть я хочу сказать, ты…

– Что?

– Ты просто…

Он все еще держал меня за руку. И впервые в жизни я не хотела, чтобы мужчина меня отпускал.

За окном снова хлестал дождь. Я отвернулась – меня отвлек шум воды за дверью, потоки каскадом лились на серую мостовую. Лори наклонился и поцеловал меня в щеку. Я повернулась к нему, и он снова меня поцеловал. От этого стало совсем хорошо, и мы в течение нескольких минут целовались, не покидая приемной Скелтоновского института.

Наконец я вырвалась из объятий.

– Меня из-за тебя уволят.

– Ладно. Этого нельзя допустить.

Он вернулся на свой стул, по-идиотски улыбаясь. Дождь начал барабанить сильнее, но все же это был английский, а вовсе не тринидадский дождь. У меня на родине напоенные воздухом водопады обрушивались из разверзшихся небес, тропические ливни хлестали неделями, а зелень лесов увлажнялась настолько, что казалась почти черной. Погасшие неоновые вывески, склоны холмов, превращенные в грязное месиво, цветки этлингеры высокой[22], такие красные, как будто лепестки пропитаны кровью, – и всем нам приходилось прятаться под навесом или укрываться в домах, пока не появлялась возможность пройтись по блестящему после дождя асфальту. С помощью фразы «дождь идет» мы объясняли свои опоздания, и все понимали, о чем идет речь.

– Что? – прервал мои размышления Лори. – Почему ты улыбаешься?

– Да так, – ответила я. – Ничего особенного.

И тут раздался стук. Это Квик смотрела в комнату сквозь дверное стекло, выглядывая из-под широкого черного зонтика.

– Ох! – воскликнула я. – Она рано.

Я побежала к двери и открыла ее, благодаря Бога за то, что Квик не застала нас целующимися. Она вошла, и лицо ее показалось мне более худым, чем раньше. Квик отряхнула плащ и зонтик.

– Август, – пробормотала она.

Потом подняла голову и заметила Лори.

– Вы кто? – спросила она, насторожившись, точно кошка.

– Это… мистер Скотт, – вмешалась я, удивленная ее прямотой. – Он хотел бы с кем-то переговорить о своей картине. Мистер Скотт, это мисс Квик.

– Мистер Скотт? – переспросила она, не сводя с него глаз.

– Приветствую! – воскликнул Лори, вскакивая со стула. – Да, я хотел узнать, что тут у меня – фамильная ценность или никому не нужный хлам.

Он протянул руку для пожатия, а Квик, как будто сопротивляясь сильному притяжению, медленно протянула ему свою. От меня не ускользнуло, что она вздрогнула, но Лори этого не заметил.

Квик слабо улыбнулась.

– Надеюсь, для вашего же блага, мистер Скотт, что это первое.

– И я надеюсь.