– Местных полицейских можно задобрить деньгами и сигаретами, мы сможем делать это каждый раз, – неохотно признался он. – Я знаю, как угодить людям. Предоставь все мне.

На прощание Там пообещал найти семью, где я могла бы пожить несколько дней до начала нашего путешествия на север.

Гулик любезно предложил отвезти меня в отель. Он срезал путь, сворачивал на рыночные площади и в переулки, и в этом лабиринте я быстро перестала понимать, где мы находимся. Скрипя тормозами, мы неожиданно остановились у дома Гулика, который я уже знала.

– Можешь пожить здесь, – объявил он, великодушно обводя рукой проход с отколовшейся плиткой и засорившимся насосом. – Это лучше, чем в семье.

Я поразмыслила над его предложением, пока он прикреплял цепью коляску к стене. В узком переулке, где стоял его дом, бурлила жизнь. Рыжий петух с блестящими перьями и голый карапуз с опаской оглядывали друг друга. В свободном углу стояли три корзины с влажными бурыми улитками и пестрыми голубиными яйцами. На звуки циркового рожка местного мороженщика, похожего на большую луковицу, слетались толпы сорванцов с выпученными глазами. Идеальное место.

Я проследовала за Гуликом через прихожую, мимо семейного алтаря в завитках дыма от благовоний, на котором лежали подношения в виде мандаринов и растворимого супа с лапшой. Впереди старик медленно спустился по лестнице и зашаркал прочь.

Мы поднялись на второй этаж. Гулик провел меня в небольшой альков, отделенный от комнаты без окон стеной из фанерных обломков. Вместо двери была занавеска, и через щель в стене просачивался тонкий луч солнечного света. Гулик шагнул в комнату и торжественно продемонстрировал ее мне.

Не успела я отреагировать, как занавеска снова отдернулась, и в комнату вломилась молодая женщина. Не удостоив меня взглядом, она промаршировала прямиком к Гулику, отчитывая его на отрывистом вьетнамском, размахивая руками в мою сторону и выставив локти вперед. Суть разговора была мне ясна. Это была их спальня, и она не намеревалась ее освобождать. Гулик робко отвечал, невнятно бормоча что-то про доллары, но все было бесполезно. Женщина затолкнула нас обоих в грязный угол в дальнем конце комнаты. Стены были сырые, все в потеках. Ржавая арматура торчала из-под пола под разными углами. Под моей ступней хрустнуло какое-то большое насекомое. Было так темно, что я с трудом разглядела дыру в полу с неровными краями на расстоянии нескольких футов – семейный туалет.

Гулик быстро оправился и продолжил демонстрировать преимущества моего нового дома. Он предложил повесить целлофановую занавеску для создания уединенной обстановки, а может даже побелить стены, если бы я решила задержаться здесь надолго. Главное, туалет рядом, да и теплая семейная атмосфера, в которой меня примут, как давно потерянную дочь.

– Сколько? – спросила я.

– Сколько ты платишь за комнату в отеле? – дипломатично поинтересовался Гулик.

– Десять долларов, – ответила я, – за отдельную комнату с горячей и холодной водой, простынями и матрасом, комнату, куда мне каждое утро приносят термос с горячим чаем.

Он удовлетворенно кивнул:

– Столько же.

Мы пожали друг другу руки, и я пообещала подумать над его предложением, даже не пытаясь казаться искренней.

Вырвавшись на солнечный свет, я побежала в отель.

«Ким кафе» прославилось как мекка для бэкпекеров (туристов, с рюкзаками на плечах. – Ред.) и путешественников со скудным бюджетом. Его столики загромождали пол-улицы, и люди, сидящие за ними, были сплошь с европейскими лицами, пушистыми бородами и рыжими волосами, которые выглядели здесь довольно странно.