– Случается всякое, а этот документ поможет мне чувствовать себя спокойнее.

Доктора многозначительно переглянулись. Документ перешёл в руки Соварского и был должным образом подписан и подтверждён печатью. Затем Глора немного поразмыслив, не стала класть его в сумочку, а убрала в карман брюк, и лишь после этого проследовала в соседнюю комнату. Второй доктор, включив свет, приступил к проверке аппаратуры. Впрочем, вся процедура оказалась такой же, как и в прошлый раз. Сеанс был непродолжительным, минуты три. Страха Глора не испытывала. Какое-то отчаяние постепенно заполняло всё её существо. Чудилось, что ничего хорошего из всего этого не получится.

И… не получилось. Уродливое ухо, словно родное, было на прежнем месте.

Доктора казались растерянными, а возмущению Глоры не было предела.

– Я так понимаю, что на лучшее мне надеяться не приходится, – дрожащим от гнева голосом проговорила она и, не дожидаясь ответа бросилась за сумочкой в соседнюю комнату.

– Мы можем порекомендовать вам лучшего в мире хирурга по пластическим операциям, – неслось ей вслед, но она уже выскочила в коридор, громко хлопнув дверью.

– Причём здесь хирург? – удивился доктор Соварскин. – Мне, кажется, она сама понимает, что ей уже никто не сможет помочь.

– Необходимо срочно сообщить об этом случае доктору Фогеру. Это уже девятый…

– Я предупрежу. Прикуришь? – Гартен достал портсигар.

– Благодарю, – оба сели за стол у злополучного аппарата. Тихо зажужжал включённый Оршманом вентилятор.

– Думаю, шеф должен быть доволен. Свою работу мы выполнили.

– Какое счастье, что наш институт в тот день не попал в зону действия ПСО, – Гартен засмеялся, оставив сигару в пепельнице, – ты только представь, на кого он стал бы походить.

Перед выходом из института Глора взглянула на себя в большое зеркало.

«Никто, никто не сможет мне помочь! Никто…никто…», – стучала в голове мысль, словно в такт позолоченным часам, висевшим над входом. Девушка поправила причёску. Горячими тяжёлыми каплями текли по щекам горькие слёзы.

Прошёл месяц. Глора почти свыклась со своим положением. Каждый день подолгу она разглядывала ухо, ища каких-либо изменений и не находя их. Дни казались длинными и скучными, даже серыми, несмотря на яркое весеннее солнце.

Прошлый месяц был богат новостями, тревожившими город. Состоялся суд над учёным-самоучкой, окончившийся совершенно неожиданно. Нет, его не помиловали, не осудили условно, ни даже не отпустили на поруки. Его просто расстреляли свидетели, сидевшие в первых рядах зала заседания, в то время, как судьи удалились на совещание. Во время паники, начавшейся после расстрела, люди, совершившие «правосудие», надели карнавальные маски и скрылись. Заседание было прервано. Объявили розыск.

Все очевидцы происшествия неохотно рассказывали о случившемся. В какой-то мере они были рады такой развязке. Фотороботы убийц крутились целый день по телевизору вместо рекламных роликов. Глора вспомнила, как она впервые услышала эту новость от матери и не поверила. Но в вечерних новостях показали съёмку с места событий: сначала эпизоды процесса, уход судей, и вдруг послышались крики, кинокамера закачалась, едва не падая (видимо запаниковавшие люди бросились бежать, а репортер по случайности попался на пути), затем предстало зрителям искажённое ужасом лицо подсудимого, пытавшегося спрятаться от направленных на него пистолетов. Далее камера перестает показывать, слышатся выстрелы, оглушительная волна криков и всё – конец. Глоре почему-то стало его жаль, но потом она укорила себя за сентиментальность. Из-за этого человека она стала теперь уродиной – мутанткой!