– Коли о гробах тока думать, – сказал он, прищурившись, – пошто и жить-то тогда?

– Подумаешь тут, когда, вон, с топорами встречают, – мотнул головой на руку собеседника Глеб.

– Так не знаем ишшо, чем тебя встречать, вот и… – усмехнулся в усы пятнистый, но тут же себя оборвал: – Ладно. Откель сам-то? Кто таков? Страшон уж ты шибко…

– Какой уж есть, – буркнул Глеб. – А вот откуда я и кто – мне и самому неведомо. Память я потерял. Тебе этот, что ли, не сказал? – кивнул он на Пистолетца.

– Сказать-то сказал, да тока кто ж теперя пустым сказкам верит? Одно ладно, что мутанты вы, а то бы и вовсе говорить ничо не стал. Тока вот не «дикие» вы… Эвон, одежа на тебе какая баская! Из городу ты, парень.

– Может, из города – говорю же, не помню ничего, – нахмурился Глеб. – А ты, коль не веришь иль испугался меня, то так и скажи сразу, мы дальше пойдем.

– Я уже в мамкином пузе никому не верил. А пужаться тебя мне непошто. Чай, не один я тут, – мотнул головой назад мужчина. – Как бы вам самим не напужаться, коли чо…

– Ладно, короче: пустите нас переночевать? – начал терять терпение Глеб.

– Так уж сказано было – Толяну, вон, – пустим. Ты хоть звать-то тебя помнишь как?

– Глеб, – буркнул мутант.

– И то ладно. А меня Макусином зови, – мужчина повернулся и призывно махнул рукой: – Идем! С мужиками покумекаем, чо с вами делать.

– Я же роговил!.. – радостно зашептал двинувшемуся следом Глебу Пистолетец, но тут же получил в бок локтем и сразу заткнулся.

На самом краю села, чуть в стороне от пронзавшей его насквозь дороги, и впрямь занимались строительством; около десятка мужчин, таких же коренастых и бородатых, как Макусин, и тоже по пояс раздетых, ставили сруб. Увидев возвращающегося товарища, они прекратили работу, разогнули спины и пристально уставились на «гостей» – вернее, на «гостя», поскольку Пистолетца они уже видели, да и выглядел Глеб, что ни говори, куда экзотичней своего плюгавого спутника.

Глеб всем своим видом старался показать, что ему эти «гляделки» совершенно безразличны, но сам при этом отмечал тонкости настроения встречающих: мужики тоже старались казаться невозмутимыми, но в некоторых взглядах сквозило неуемное, почти детское любопытство; какие-то выражали неприятие, даже брезгливость; в каких-то читался откровенный страх. А еще он заметил, что все без исключения мужчины являлись несомненными мутантами – почти у всех, в большей или меньшей степени, кожу покрывали такие же, как и у Макусина, «мясные» пятна, коросты и струпья. У троих были лишние пальцы на руках, у одного вместо правого глаза выпирала кожистая шишка, еще один демонстрировал култышку третьей руки, торчавшую из центра грудины.

Не доходя до строителей шагов пять-шесть, Глеб и Пистолетец остановились. Макусин же подошел к своим товарищам и сказал, мотнув головой на Глеба:

– Вот он. Не помнит ничо: кто таков, откель… Что скажете?

– Так ить как он и помнить-то станет? – неуверенно проговорил обладатель култышки. – Он же этот… обезьян…

– Не, Степан, не мели напраслины! – замотал головой еще один местный. – Гли-ко, одет-то он по-человечьи, справно.

– А чо, на обезьяна, што ль, пижнак со штанами не натянуть? – встал на защиту первого мужика кто-то еще.

– Кто это станет такое добро переводить? Совсем кто шальной разве… Гли-ко, материя у одежки баская [2] какая!

– Да и где тутока обезьяну-то взяться, дурилы? – подключился к спору очередной мужчина. – Откель он сбежал бы? Зоопарков, поди, и в Вологде не было.

– Так ить и волки раньше по деревьям не лазили. И коркодилы по небу не летали. Мы-то, вон, тоже красавцы…