– Это никак невообразимо и совершенно недопустимо. Я не намерен на это соглашаться даже и в том случае, если бы вы лично, Леонтий Щадович, попросили меня об этой услуге… за столь мизерные деньги! – очень уверенно произнёс Лев Николаевич, встал со стула, подошёл к окну и принялся демонстративно молчать, глядя в сторону леса.

– Три тысячи… но это при условии полнейшей удовлетворённости пациентки, – произнёс Коваль тем тоном, который означает, что это предложение является последним.

Челноков молчал, продолжая смотреть в окно. Лицо его выражало целеустремлённость, ноги прочно опирались на паркет, а руки, заложенные за спину, не проявляли ни малейшей нервозности.

«А ведь очень похоже на то, что тут коса вполне себе может найти на камень. Столько трудов может пойти прахом… Нет, никакой катастрофы в этом нет, ведь есть и ещё один вариант, который можно сегодня же пробить… явно есть и другие возможности… надо только позаниматься и они появятся. Но, вот время это да! “Банкомат” дал слишком мало времени… А с другой стороны, если тебе надо срочно и бегом – будь добр и плати тогда по высшему разряду… Решаю так: сейчас я с ним договорюсь в любом случае, все расходы предъявлю Максиму Устиновичу, и если они для него будут непосильны, то это будут уже его проблемы… Предложу ему тогда установить бюджет сделки и не делать жёстких ограничений по времени… А тебе, уважаемый Лев Николаевич, придётся остаться без этой работы, да и без любой другой работы от меня – твой контакт мой “айфончик” поместит в реестр плохих парней, – Леонтий Щадович ещё разок обвёл изучающим взглядом жилище, сосредотачивая его на мелочах. – А дела-то твои Лёва всё-таки плóхи! – заключил он. – Но, как ни крути, а жаль, если с тобой не получится! Ещё и потому, что и “Казанова” из тебя мог бы получиться очень даже пристойный. Вот так-то, Лариса Яновна! Вам самой лучше бы устраивать собственные удовольствия» – Коваль закруглил размышления, коварно задумался на несколько секунд, принял окончательное решение, сделал взор орлиным, но дружелюбным и заговорил ультимативным, но и снисходительным тоном:

– Прошу уважения к себе! Три тысячи. Да?.. Или я зря теряю своё дорогое время… и деньги тоже. Хорошие деньги, – сказав это, Коваль встал с диван, вышел на средину комнаты, мельком глянул на свои наручные часы, которыми нельзя было не гордиться человеку, вхожему в “высокие кабинеты” и, поправив на теле пиджак, дал понять, что он готов закончить разговор и выйти из квартиры.

– Хорошо, Леонтий Щадович, три тысячи, но только из уважения лично к вам, – радушно улыбаясь, сказал Челноков, подошёл к Ковалю и протянул ладонь для рукопожатия, которую Леотий Щадович небрежно потискал, хоть и не очень этого желал. – Договорились! Три тысячи фунтов стерлингов ежемесячно!.. И, конечно же, при условии удовлетворения пациентки в пределах её желаний, – добавил Лев Николаевич, не отпуская руки Коваля.

«Ну, ты и… А что собственно здесь такого? Чем я рискую?.. Может быть, это даже и к лучшему? Сумма – в пределах той, которую я заранее наметил и даже чуть ниже… правда она была на двоих, а теперь только для этого… А с другой стороны, я не связываю себя рисками по ежемесячному выкраиванию своей доли… Но этот-то! Как ловко ты Лёвушка пристроил мне эти стерлинги. Да, ты не из простых! Но бизнес есть бизнес. Здесь моя ошибка – надо было обозначить название валюты. Что ж, молодец “Казанова” – выкрутил себе… хорошие деньги. Но не обольщайся… ремонт я тебе сооружу подешевле, да и на шмотки потрачу поменьше. Но и отдаю тебе должное – молодец! И если “банкомат” всё проглотит – мы с тобой эту “кашу сварим”» – всё время этих своих раздумий-терзаний Коваль упорно смотрел на Челнокова, пытаясь что-то для себя понять, но лицо Льва Николаевича было спокойно-невозмутимым, а глаза его искрили преданностью.