Экономическая и финансовая политика нового правительства была весьма либеральной – несмотря на «антибуржуазную» подчас риторику Муссолини или использование чернорубашечников в «профсоюзной работе». Государство, как и обещал лидер фашистов, перестало вмешиваться в «ненужные» ему проблемы частного сектора. Широко практиковавшиеся субсидии крупному и среднему бизнесу были отменены, но зато новое правительство отказалось от ряда монополий, провело достаточно широкую денационализацию в государственном секторе экономики, уменьшило налог на прибыль и вообще старалось поощрять «частную инициативу». Собственность и свобода экономической деятельности были торжественно подтверждены новым правительством, а сам Муссолини достаточно ясно высказался на эту тему еще в ноябре 1921 г.: «Я передам железные дороги и телеграфы в частные руки, потому что нынешнее положение вещей возмутительно и уязвимо во всех его частях. Этическое государство не является монопольным государством, бюрократическим государством, а тем, которое сводит свои функции к тому, что строго необходимо. Мы против экономического государства».

И хотя приватизация железных дорог так и не состоялась (дуче не решился озлоблять сочувствующих режиму железнодорожников, сыгравших такую важную роль в успехе «марша на Рим»), но в остальном вплоть до 1925 г. фашистское правительство весьма решительно придерживалось заявленного курса на умаление государственного сектора в экономике. В течении нескольких лет государство отказалось от монополии на спички и страхование жизни, предоставило частным фирмам благоприятные условия для получения концессий на строительство платных автострад и избавилось от собственной доли в телефонных сетях. Эта политика касалась и таких гигантов как машиностроительный концерн «Gio. Ansaldo & C», уже стоявший на пороге банкротства.

Муссолини настоял на спасении производившего в том числе и военную технику концерна, но летом 1925 г. производство вновь было передано в частные руки.

В то же время, неумеренные финансовые требования левых, фактически послужившие причиной коллапса итальянского самоуправления (что в немалой степени и обеспечило поддержку фашизму в провинции), стали достоянием прошлого. Бюджет страны во многом стабилизировался за счет косвенных налогов и «экономии нового типа»: значительно урезав льготы и пособия итальянцам, правительство Муссолини сумело добиться повышения уровня жизни за счет общего роста экономики, умело скрыв за пропагандистским фасадом тот прозаический факт, что прежние либеральные правительства выделяли на социальные вопросы значительно больше средства. Политическая устойчивость нового кабинета, вполне оцененная как итальянским, так и зарубежным капиталом, сама по себе служила хорошей основой для экономического подъема, который совпал с послевоенным «экономическим бумом» 20-х годов.

Однако те, кто ожидал, что новые власти станут «цепной собакой» на службе у крупной буржуазии, были теперь посрамлены. Муссолини удивил многих социалистов своими высказываниями о подчинении отдельной личности интересам всего общества. Капиталисты в обновленной Италии, утверждал дуче, не станут привилегированной кастой. Было ли это так на самом деле?

Нет сомнений в том, что для идеологов фашизма и лично Муссолини мир внутри страны был дороже любых обещаний поддержки со стороны какого-либо отдельного класса или общественной группы. Дуче вообще шел на уступки лишь собственным радикалам в партии, но никак не аристократии или буржуазии, которую Муссолини откровенно презирал. Он был искренен, когда говорил, что в Италии будущего все должны быть равными – равными перед партией, движением, а по сути – перед новой национальной элитой. В эпоху античности итальянцами руководили полководцы, в Средние века – феодалы и ловкие политики, в XIX столетии – купившие монархию либеральные капиталисты, но в ХХ веке нацию возглавит элита, созданная фашистами из «лучших итальянцев». В результате такого подхода поддержка фашизмом любого современного им движения, будь то католики, рабочие или капиталисты, носила исключительно прикладной, практический характер.