– его высокопреосвященство кардиналминистр!

Всякий непосвященный наблюдатель мог бы поклясться, что кардинал Ришелье и в самом деле поражен недугом: его почтительно вели под руки двое слуг, передвигался он с трудом, вместо кардинальской мантии на нем была обычная сутана с опущенным на лицо капюшоном. Шаркая ногами, кардинал грузно и неуклюже опустился в кресло с резными подлокотниками, сгорбившись, словно ослабли поддерживавшие его невидимые нити. Д’Артаньян заметил, как несколько человек обменялись быстрыми, злорадными взглядами, – желанная добыча выглядела еще доступнее и беззащитнее, чем предполагалось…

«Наш кардинал – великий актер, – подумал д’Артаньян. – Так убедительно представить хворь и немощь…»

Он не сразу понял, когда все началось. Просто-напросто слева от него, совсем близко, вдруг послышалась резкая перепалка, с каждым мигом становившаяся все ожесточеннее и громче. Гости, так и не успевшие сесть за стол, с наигранным изумлением смотрели в ту сторону – и одновременно как бы невзначай расступались, оставляя проход, ведущий от ссорившихся прямо к креслу кардинала. Что до Ришелье, он восседал в той же позе, сгорбившись и положив руки с расслабленными, растопыренными пальцами на широкие подлокотники, казалось, глухой и слепой ко всему происходящему.

– Да разнимите же их! – воскликнул кто-то, не трогаясь, впрочем, с места.

– Черт побери, я заставлю вас смыть оскорбление кровью! И немедленно!

– Что ж, извольте!

– Разнимите их!

– Вашу шпагу, к бою!

– Извольте!

Вот уже и клинки вырвались из ножен, не менее дюжины… Герцог Анжуйский, подавшись вперед всем телом, уставился на кардинала, и его лицо застыло в хищной гримасе – теперь д’Артаньян ни за что не сделал бы прежней ошибки, не спутал бы этого злобного и энергичного человека с вялым во всякое время дня и меланхоличным во всякое время года Людовиком…

Первые двое оказались совсем близко – и д’Артаньян на миг замер, видя, как острие, нацеленное в грудь сидящего кардинала, неотвратимо приближалось к согбенной фигуре…

Но тут произошло нечто, изумившее его самого, не знавшего всех замыслов кардинала.

Скрюченная фигура, казавшаяся аллегорическим изображением всех духовных и телесных немощей, какие только преследуют доброго христианина на белом свете, вдруг с поразительной быстротой выпрямилась, словно взметнулась освобожденная стальная пружина. сверкнул клинок, во мгновение ока извлеченный из-под сутаны, – и рапира человека в рясе со звоном отбила шпагу так, что она вылетела из руки нападавшего.

Капюшон откинулся на спину – и д’Артаньян, к своему превеликому изумлению, увидел не лицо Ришелье, а знакомую хищную улыбку Рошфора, уже скрестившего шпагу со вторым злоумышленником. Вспомнив о своих обязанностях, д’Артаньян тоже выхватил шпагу, сделал выпад – как раз вовремя, чтобы пронзить запястье де Бриенна, уже выхватившего из-под камзола двуствольный рейтарский пистолет и наводившего его в спину герцогу Анжуйскому. Глядя на него с невыразимым ужасом и удивлением, де Бриенн скрючился, громко охая и зажав ладонью левой руки кровоточащее запястье, – а д’Артаньян уже был возле мрачного дворянина в сером камзоле и без всяких дуэльных церемоний ударил его острием в бок. В самую пору – мрачный успел достать шпагу и ринуться было к принцу Конде…

Все это происходило посреди ошеломленной тишины – заговорщики застыли нелепыми статуями, на пару мгновений растерявшись…

Драпировки с треском распахнулись, и оттуда выскочил капитан де Кавуа – совсем не тот, каким д’Артаньян привык его видеть в семейном гнездышке. Нынешний капитан де Кавуа, несмотря на некоторую полноту, двигался проворно, как атакующий кабан. Вмиг вспрыгнув на ближайший стул и махнув шпагой, он закричал что есть мочи: