Незаметно для Степана Фёдоровича возле машины возник старик, сиявший от счастья, но честно старавшийся это счастье скрыть. Когда Домрачёв резко повернул голову в его сторону, старик помахал рукой, мол, опусти окошко, и Степан Фёдорович выполнил его просьбу.

– Не в ту деревню ты приехал всё-таки, – с плохо скрываемым ликованием оповестил его старик. – В Мешково дядя твой жил.

– Ну, в Мешково, – согласившись, бодро покивал Домрачёв. – А это не Мешково?

– Даёте вы. Слепые, что ли? – радуясь своей маленькой победе над старостью, старик срывался на Степане Фёдоровиче. – Взрослый мужик вроде. Михайлово это. Ми-хай-ло-во.

– Ах, – стукнул себя по лбу Степан Фёдорович и от смущения осклабился, – вот же бывает. Вот дурак. Ещё думаю, главное, быстро как-то приехал.

– Ладно тебе, дурак, – смягчился старик. – Всякое бывает. Ничего. Бывай, – сказал он и стал разворачиваться.

– Постойте-постойте, – протараторил Домрачёв. Старик остановился. – А до Мешково-то далеко?

– До Мешково-то? Вёрст двадцать, – старик подошёл к машине. – На трассу выедешь и в сторону Уфы поедешь. Там, не знаю, килóметров через десять будет указатель на озеро, как бишь его… Тихое! – вспомнил старик. – Ну вот, сворачивай и езжай по грунтовке. Там вроде убирают по зиме. Ну вот, езжай и по сторонам смотри. Будет указатель на Мешково – повернёшь, а там уж сам разберёшься. Тон старика заметно смягчился. На Степана Фёдоровича это небольшое сближение, как и все прочие сближения в его жизни, подействовало очаровывающе. Он одобрительно мотал головой, давая понять старику, что внимательно слушает и всё прекрасно понимает. А когда старик закончил объяснять и засобирался уходить, в Домрачёве проснулась охота поговорить: – Спасибо, спасибо! – благодарил он. – А то я бы тут до ночи мыкался. Никто, главное, не остановился, не поинтересовался, – на старика эти слова лились, как бальзам на душу.

– А кому ж есть дело? Никому. Сейчас умирать будешь – не поможет никто, – возносил себя старик над всем миром. – Хорошо, я тебе подвернулся. А то, гляди, и впрямь вымерз бы весь в своей «Газели». Остановиться-то есть у кого?

– Да-да, конечно. У дядьки в доме и остановлюсь. Хорошо, что жена ваша его знает. Это ж надо, – улыбаясь и кивая, удивлялся Домрачёв. – Откуда ж она знает его?

Старик призадумался. Немного помолчал и, попытавшись вернуть на посерьёзневшее лицо улыбку, натужно и неуверенно заговорил:

– Соседние ж деревни. Тут все друг друга знают.

– Все да не все, – наивно улыбался Домрачёв. – Вы вот не вспомнили. А жена ваша вспомнила.

– Да бабы ж, – махнул рукой старик. – Треплются же. Всё они знают. Степан Фёдорович хотел было ещё что-то сказать, однако старик его перебил:

– Ну, полно болтать. Езжай давай. До ночи б тебе поспеть, а то, вишь, пургу передают.

– Какую ж пургу? – продолжал улыбаться Домрачёв. – Ни облачка на небе, – приоткрыв рот, он нагнулся пониже и взглянул на розовеющий закат.

– Езжай, тебе говорят, – резко сказал старик. – Со светом в деревнях не шибко. Не найдёшь свою Озёрную впотьмах.

– Верно-верно, – вальяжно протянул Степан Фёдорович и, медленно набирая воздух в лёгкие, лениво закивал.

– Ладно, – выдохнул он, – поеду, а то ж опять потеряюсь.

– Давай-давай, езжай, – старик старался любезно улыбаться, но у него это выходило дурно. Домрачёву же разобрать его недовольство не удавалось. – Счастливого пути.

– Спасибо, спасибо, – широко улыбнулся Степан Фёдорович. – Хорошо, что вы мне подвернулись. И жене благодарность передавайте. Ладно, поеду. До свидания.

– Бывай, – махнул рукой старик.

Домрачёв с радостной улыбкой завёл «Газель» и поехал, глядя в зеркало заднего вида на хмурую фигура старика. Тот неподвижно стоял и смотрел вслед уменьшавшейся машине. Когда она скрылась из вида, он непроизвольно придал лицу растерянное выражение, нехотя зашагал к своему дому, на ходу крича: