Домрачёв тоже засмеялся, с трудом удерживая во рту комочки творога. Он доверил свою судьбу в руки Гены и Нины. «Кто из них спор выиграет, – думал он, – воле того и подчинюсь».

– Мы на «Газели» доедем, да, Степан? Да и мужики там всё притоптали уже. Нормально всё.

– Кто ж в такую погоду на рыбалку ходит?

– Ну хватит, а! – вскрикнул Гена, широко расставив руки. – Заладила! Кто ходит, кто ходит? Какая разница, кто? Главное, что мы ходим. Вот и всё. Я тебе здесь не отпрашиваюсь, а констатирую факт – мы со Степаном идём на рыбалку!

– Привет, дочь, – обратился он к Кате, заносившей в кухню сумку с продуктами.

Лицо у неё было красное, дыхание – тяжёлое. Она была одета в плотный отцовский пуховик. Домрачёв на неё внимания не обратил, а только лишь подумал: «Пойду, значит, на рыбалку».

– На рыбалку идёте? – наивно спросила Катя отца. – Смотри, там мороз крепкий, – предупредила она.

Нина испуганно перевела взгляд на окно.

– Спасибо, – вздохнув, Гена обратился к дочери.

Домрачёву стало крайне неуютно, и он заёрзал на стуле.

– Спасибо, Кать. Буду иметь в виду. На улице холодно – хорошо. Хо-ро-шо. Вы с матерью прямо метеорологи.

– Ген, ну всё, разогнался, – вступилась за дочь Нина. – Чего ты огрызаешься на дочь? Совсем уже?

– Ладно-ладно, прости, Кать – вспылил, – опустив голову, раскаялся Гена.

– Мир сошёл с ума, – заулыбалась Катя.

– Ну, сядь, покушай чего-нибудь, – успокоившись, пригласил её к столу отец. – Куда мне? Завтракала уже.

– Ну просто сядь тогда – посиди.

Катя села и заглянула в глаза Домрачёву. Он, поймав её взгляд, тотчас спрятал свой в тарелке.

– А вы в дом-то ещё не ходили? – вежливо обратилась Катя к Степану Фёдоровичу, и он поперхнулся творогом.

Кашлять он застеснялся, потому его глаза округлились, посерели, лицо покраснело. Он несколько раз манерно кашлянул в кулак и принялся отвечать сдавленным голосом: – Вечером думал заглянуть.

– Это бывает опасно: вечером лазают.

– Ну, ты, Кать, не утрируй, – обратился к ней отец.

– Нет, ну а что? Не так? Только, вон, позавчера лазали.

– Да там уж брать нечего, – сказал Гена.

– Есть кого за это благодарить, – ядовито сказал Катя, не сводя глаз со Степана Фёдоровича.

– Кать, – одёрнула её мать.

Катя виновато опустила голову и стала набирать воздух, чтобы что-то сказать, но заговорил Домрачёв:

– Оно-то всё понятно, – со знанием дела закачал он головой. – Лазают и будут лазать. Вопрос в другом: куда смотрит общественность?

Катя невольно открыла рот и подняла брови, глядя на Степана Фёдоровича. Он размахивал вилкой, как коммунистический лидер – пятернёй за трибуной. Нина этот Катин взгляд заметила и, побоявшись, что дочь нагрубит, быстро обратилась к Домрачёву:

– А вы когда в последний раз были у дяди?

– Ох, давно-о-о-о, – протянул он, сощурив глаза. – В детстве ещё.

– Даже так? – удивилась хозяйка. – Так мы с вами, небось, детьми дружили. А, Ген, – обратилась она к мужу, – не помнишь?

– Почём же мне всё помнить? – он хмуро смотрел на Степана Фёдоровича.

Чувство, которое испытывала Катя к гостю, стало постепенно передаваться Гене. – А я вас будто бы помню ребёнком, – с деланным задором сказала Нина. – Это вряд ли, – стеснительно улыбнулся Домрачёв. – Я ребёнок был замкнутый: не общался со сверстниками.

– Кстати говоря, Степан, – обратился к нему Гена, почесав затылок, – раз мы за дядю Жору заговорили. Ты мне скажи: тебя на могилку-то свозить? Хоть попроведаешь старика.

– Когда? Мы же на рыбалку, – сказал Домрачёв, будто они собирались ехать не на рыбалку, а на миссию по спасению человечества.

– Ну что тебе рыбалка? – возмутился Гена. – Упёрлась? Съездим на кладбище, а потом и на рыбалку поспеем. Дядька ж, как-никак, родной.