– И он, желая, чтобы ты долго жил, определил тебя в монахи?

– Да. Но нам с Жаном пришлось поменяться местами. В монахи пошел он, а я стал клириком, обучившись в школе. Потом каноником. А вскоре отец умер от чумы… Немного погодя я ушел из монастыря. Почему? В поисках независимости. Каждый волен получить свободу. Для этого я стал оттачивать свое мастерство конного и пешего боя. Не удивляйся, но наша община каноников являла собой не столько духовное братство, сколько настоящее войско. Капитул наш постоянно подвергался разбойным нападениям баронов и наемников. В силу этого мы всегда вынуждены были находиться на военном положении. С виду духовные лица, причем все из благородных семей, на самом деле мы были воинами. От обороны часто переходили к нападению.

– Грабили соседние церкви и монастыри?

– Нет, только владельцев замков – тех, что постоянно нападали на нас. Я был членом капитула святого Юлиана Бриудского, знаменитого на всю Турень. Нас называли священниками-воинами. Представь, едва пропев псалмы и гимны, мы бежали надевать доспехи, дабы сражаться, защищая себя или мстя тому, кто нас обидел. Все это было хорошо известно и папе, и епископам, но они только отмалчивались, понимая, что нам самим надо обороняться. Поэтому Церковь наша имела вид настоящего замка. Но она и должна быть крепостью или будет разрушена, разграблена или даже сожжена.

Однако ссоры возникали у нас и между собой. Ведь все мы, я уже говорил, сыновья из знатных семей, вышли из рыцарской среды. Ссорились и дрались каждый день, даже убивали друг друга. Словом, воинственные наклонности преобладали над духовной жизнью. Я сам дрался много раз, был ранен и даже убил двоих, чересчур высокомерных и задиристых.

– Разве это жизнь? – резонно заметила Бьянка. – Я давно бы ушла из такой общины. Мало ли желающих купить мой меч?

– Я не стал раздумывать, когда понял, что все это мне надоело. Сел на коня и умчался прочь. Но капитул не много потерял. Ученых клириков нынче огромное количество, многие оказываются без работы. Каков же выход? Отправляться бродяжничать в поисках пропитания – кто пешком с Библией и распятием в руках, другие с оружием. Так я оказался здесь, почти раздетый и без единого денье в кармане. Зато со мной оставался мой конь, а в руках – копье и меч. Этого достаточно для того, кто умеет ими владеть. Искусству этому я неплохо обучен, смею тебя заверить. Помнишь последний турнир?

– Еще бы! Ты тогда троих вышиб из седла и еще двух победил на мечах.

– И стал богат! Впрочем, все роздал нищим. Зато я в чести у Филиппа: он доверил мне высокий пост.

– Людовик был не против?

– Ему уже все равно. Ходит и говорит с трудом, еле добирается до стола. Паломничество отняло у него последние силы. В государственные дела уже не вмешивается. Наш король теперь – Филипп! А сколько осталось его отцу – лишь Богу ведомо.

Тем временем они вышли к Южным воротам Малого моста. Здесь, слева, между двумя приходскими церквами находилась Еврейская община. Так же называлась и улица, вдоль которой тянулся Хлебный рынок. В этом месте всегда оживленно. Ходят вдоль рядов магистры ученых степеней, школяры с перьями и чернильницами, клирики, судейские, члены ремесленных и купеческих корпораций. Останавливаются у прилавков, выбирают товары, торгуются. Иные проходят мимо, торопясь по своим делам. Справа Малый мост, застроенный двухэтажными домами. Тут живут зажиточные купцы, королевские чиновники, духовенство, торговцы, алхимики, аптекари и содержатели таверн.

Чуть в стороне от рынка – церковь. У паперти сидят на камнях, досках, а то и прямо на земле нищие и убогие – оборванные, грязные калеки без рук, ног, слепые или с гноящимися глазами. Каждый с протянутой рукой – не важно, проходит кто мимо или нет. Увидев двух, хорошо одетых прохожих, руки эти затряслись, задвигались и потянулись к ним, готовые, кажется, сорвать одежду с путника, вздумай он остановиться.