– Эта печь Навуходоносора никогда не насытится, – вспомнил Гарт библейскую легенду. – В своих жестокостях Церковь не уступает вавилонскому тирану, разорившему Дворец Соломона.

– Среди нас были истинные мудрецы, сгоревшие на кострах, – продолжала Бьянка. – Представь, они отрицали подлинность божественных чудес. Они уверяли, что не Бог, а природа управляет стихиями, а потому вовсе незачем молиться, прося у Господа хорошую погоду. Не потому ли Бог не гасит костры? Как думаешь, рыцарь? Согласен ты с мудрецами?

Гарт не знал, что ответить. Мышление рядового средневекового человека подчинялось церковным законам. Божий промысел присутствовал везде и диктовал людям свою волю, убивая в умах иные измышления. Мрак невежества накрыл темным плащом все человечество; темнота эта все чаще озарялась зловещими сполохами «костров веры». Церковь боролась с разумом, проповедуя невежество. Разум человека был ее смертельным врагом. Восстать против невежества – значило в те времена взойти на костер.

Бьянка поняла молчание Гарта и не ждала от него ответа. И все же он сказал:

– Должно быть, они были правы, если пострадали за свои убеждения. Но сколько их, этих пострадавших? Повсюду горят костры: в Милане, в Орлеане, в Госларе, Кёльне, во Фландрии. Жгут всех подряд: мужчин, женщин и даже детей! Как вам не жаль самих себя? Стоит ли гореть в костре, если церковники не слышат от вас того, что хотят услышать? Если желают, чтобы вы поклонялись иконам и кресту?

– Я уже говорила: человеческое тело – ничто, и мы не боимся смерти, – убежденно проговорила Бьянка. – Огорчает то, что, кроме Альби, нас везде травят и отовсюду гонят. И все же мы знавали дни побед. Десять лет назад в Тулузе разум восторжествовал над насилием, и мы уже не скрывали своих убеждений. Церковь уступила: у нее не было средств вести борьбу со столь сильным врагом, каким она нас считала. Люди, даже дворяне, не желали быть ее орудием, поэтому анафемы в наш адрес являлись всего лишь пустыми словами. Созвали собор. Встал вопрос о главенстве Катарской церкви над Римской, которая не пользовалась уважением народа. Но сила перешла на сторону римского первосвященника. Граф Раймонд Тулузский заключил союз с папой и Фридрихом. Однако вести борьбу против нас отказался. Просто не смог. Почти все жители его городов были катары; народ нас уважал и презирал духовенство. А Раймонда можно понять: он постоянно воевал с Арагоном и Англией. Где же ему взять людей, если он перебьет еретиков? Но положение на его землях было угрожающим: Церкви пусты, таинства в презрении, духовенство до крайности развращено. И он почувствовал себя бессильным. Даже король Людовик не знал, как ему помочь. И вот папа созвал Третий собор…

– Об этом мы уже говорили, – напомнил Гарт.

– Я и не стану повторять. Скажу лишь о смерти, которую все так боятся. Но не мы. У нас даже происходят самоубийства: мы убиваем себя голодом, ядом или открытием вен. Бывает, родственники помогают нам в этом.

– Но зачем? – не понимал Гарт. – Разве нельзя притвориться, чтобы в тебе не распознали еретика?

– Катары не умеют притворяться. Мы честны и правдивы, не то что ваша лживая Церковь. Умирая, мы входим в жизнь на небе, творя добро на земле. Мы умираем для мира, дабы возродиться в Иисусе Христе. И сказал Иисус: «Всякий, верующий в Меня, не умрет вовек».

– Расскажи еще что-нибудь о дьяволе, – попросил Гарт. – Кто он, какие обличия может принимать? Какое от него зло людям?

– Дьявол господствует в Римской церкви; она – блудница вавилонская. Все святое борется с дьяволом; кто не в силах противостоять ему, тот обречен на вечные муки. Его орудие – плоть человеческая, и здесь он подстерегает человека везде. Однажды он явился в виде змея к Блаженной Гумилиане. Увидев его, она обернула ноги одеялом, чтобы змей не пробрался к ней. Но он все-таки приполз и стал уговаривать ее лишить девства. Тогда она схватила его и бросила на пол. Потом еще раз, и еще. Шум стоял такой, что, казалось, весь дом проснется. Тогда она села на него верхом и взяла с него обещание не возвращаться больше или его разорвут ее собаки. Дьявол еще думал, а она сказала ему: «Уходи, потому что Богородица со мной!» Он уполз и уже не появлялся больше.