Свет не погас еще, но теплится едва.
Бог – кукловод, а куклы – ты и я.
Что боль Ему твоя или моя?
Даст поиграть над пестрою завесой
И сложит нас в сундук небытия.
Почто в преданиях сплелись и с незапамятных
времен
Волнуют смертных кипарис и нежной лилии
бутон?
Ведь лилия всегда молчит, десятком языков
владея.
А стоязыкий кипарис ввысь неподвижно
устремлен.
В стрекозьем пенье луга, где синь и тишина,
Он возлежит с подругой, что нежности полна.
И пьет рубин из чаши под куполом лазурным,
Пока не опьянеет от сладкого вина.
Под небесами счастья нет, и мир устроен так:
Один рождается на свет, другой летит
во мрак.
Когда бы ведал человек о всех земных печалях,
Не торопился б он сюда, коль сам себе не враг.
К чаше, полной соблазна в луче золотом,
Сотни раз припадал я взыскующим ртом.
А Творец создает драгоценную чашу
И о землю ее разбивает потом.
Искусен тот гончар, что чашами голов
Земной украсил мир, трудясь без лишних слов:
На скатерть бытия вверх дном поставил Чашу
И горечью ее наполнил до краев.
Из чаши неба пьют уста твои
Напиток зла, глупец, а не любви.
Смотри: бутыль и кубок в поцелуе
Опять слились, но губы их – в крови.
Прекрасен капель жар на черенке листа.
Возлюбленной твоей прекрасна чистота.
Что о вчерашнем дне ни вспомнишь,
всё некстати.
Будь счастлив тем, что есть, а прочее —
тщета.
Ты плачешь, что роком по жизни гоним,
Что слабому духу не справиться с ним.
Не лучше ли воле Творца подчиниться?
Будь счастлив хотя бы мгновеньем одним.
Ты, гонимый човганом рока, словно мяч,
по горбам времен,
Не спеши вопрошать до срока и оплакивать
свой урон.
Ибо Тот, Кто тебя направил и заставил тебя
бежать, —
Он-то знает, зачем. Он знает. Только Он это
знает. Он.
Если мудрому знанье о мире дано, —
Радость, горе, печаль он приемлет равно.
Будь, чем хочешь: вином, утоляющим жажду,
Или жаждой, что в нас порождает оно.
И мудрому – увы – конца не миновать.
Чтоб роком правил я – такому не бывать.
Похороню мечты. Пожрет их червь могильный
Иль воющий шакал, – мне, право, наплевать.
Я отвергнут любимой. Сказала она:
«На другую гляди, а меж нами – стена».
Как могу я глядеть на другую, о пери,
Если взор застилает мне слез пелена?!
Утро. Чаша. Лепешка, а к ней – виноград.
Нам не стоит глядеть ни вперед, ни назад.
Все, что было, – ушло, а грядущее – скрыто.
Вот – сегодняшний рай твой. И вот он —
твой ад.
Перенеся лишенья, ты станешь вольной
птицей.
А капля станет перлом в жемчужнице-темнице.
Раздашь свое богатство – оно к тебе
вернется.
Коль чаша опустеет – тебе дадут напиться.
Как только я кувшин опустошил на треть,
Он выскользнул из рук на каменную твердь.
Всевышний, для кого Ты создаешь кувшины
И разбиваешь их из-за кого, ответь?
Всю жизнь аскетом быть, лелея образ рая?
Ну нет! – уж лучше пить. Я чашу выбираю.
Коль пьяниц прямо в ад погонят, как баранов,
То кто ж увидит рай из тех, кого я знаю?
Чем к смерти суетно спешить,
Уж лучше с гурией грешить.
Пока я был, и есть, и буду, —
Я пил, я пью, я буду пить!
Говорят: «Ни вина, ни подруги не тронь,
Или вскоре пожрет тебя адский огонь».
Чепуха. Если ад – для влюбленных и пьяных, —
Рай назавтра окажется пуст, как ладонь!
Мне говорят: «Не пей. Ты попадешь в капкан.
Тебе гореть в огне, гуляка и смутьян».
О, не сулите мне ни ада и ни рая:
Блаженней двух миров тот миг, когда я пьян!
Если будет в объятьях владелица розовых уст,
В чаше – Хидра вода, и кувшин не окажется
пуст,
Музыкантом – Зухра, а Иса собеседником
станет, —
Вновь душа расцветет, как весною —
гранатовый куст.
В тех песчинках, что ветер сдувает
с горы, —
Прах красавиц: подруги, невесты, сестры.
Пыль со смуглой щеки вытирай осторожно —
Юной девой была она с ликом Зухры.