Модернизация стала пониматься сугубо технологически, как набор дискретных правил, исключающих время событий.

Более живучим оказалось время национальных историй, но и они мифологизировались настолько, что давно обходятся без исторического времени, подменяя его игрой в хронологический бисер.

Региональные конфликты, пожалуй, последний всплеск исторического сознания в национальном обличье, пафос регионального соперничества придаёт им ложную значимость.

Но и это уже анахронизм. Апелляция к прошлому, как аргумент в исторических спорах, становится признаком провинциального сознания. Последней попыткой раздувать собственные амбиции, когда не хватает умения думать и чувствовать, чтобы обнаружить, что просто застрял в углу, где скапливается пыль.

Уже звучат призывы сбросить с себя бремя исторического времени. Особенно среди тех народов, которые давно ощутили невыносимую тяжесть исторического бытия.

Пусть Моисей снова и снова ведёт евреев из плена рабского сознания, «еврейский мальчик» должен оставаться просто мальчиком, испытывающим неподдельную радость от невыносимой лёгкости бытия. Хотя ортодоксы всех мастей по-прежнему убеждены, что воспитание ребёнка и есть способ взвалить на его хрупкие плечи бремя исторического прошлого.

… Небольшой шаг в сторону

Подобные ортодоксы есть и у нас, на самых высоких эшелонах власти. Они уверены, ребёнок идёт в школу, где его должны окончательно лишить детства, где должны взвалить на его хрупкие плечи «патриотизм», «национальные традиции» и пр., пр., понятия столь же массивные, тяжёлые, сколь и надчеловечные, бесчеловечные, способные, если не раздавить ребёнка, то зомбировать его настолько, чтобы когда повзрослеет, стал он послушным винтиком, лояльным ко всем, кто стоит выше него на иерархической лестнице власти, чтобы лишить его взбалмошности, спонтанности, строптивости, чтобы лишить его «невыносимой лёгкости бытия»…

Человеку всё труднее по-настоящему войти в соприкосновение со временем, которое течёт мимо него. Может быть, не хватает доверительности, а может быть, не хватает серьёзной внепланетарной угрозы.

Сколько не говори: род человеческий, планетарное сознание, озоновая дыра, демографический взрыв, экологическая катастрофа, он вздрогнет на мгновение, чтобы уже в следующее мгновение равнодушно пожать плечами. И пойти прочь.

Но, тем не менее, вопреки всему начинается время человека.

Начинается, после кровавых войн ХХ века, после осознания бессилия исторического времени собственного народа и всего человечества, после краха пафосных идеологий, фашистской, коммунистической, националистической.

Невольно задумаешься, то ли творение предполагало человека, замкнутого в себе самом, не способного посмотреть на себя со стороны, то ли человек вырывается из плана божественного творения, возникает человек как творение Прометея, человек как безумец, человек, который много больше чем просто человек.

Всё отчётливее и отчётливее видится, что если не во всей Галактике (об этом нам трудно судить), то на нашей планете, только человек не равен самому себе, только человек не вмещается в свои определения.

Выясняется, что только человек способен противостоять времени, противостоять Силе, которая постоянно грозит подмять под себя человека.

Бог не делит народы на избранных и отсталых.

Но, хотим мы того или нет, многие народы не выдержали бремени исторического времени, не смогли подняться над ним, исчезли с лица земли.

Бог не делит людей на избранных и отсталых.

Но, хотим мы того или нет, кто-то встаёт вровень со временем, а кто-то прячется по углам. Кому-то хватает воли, дерзости, азарта жить, и он снова и снова отправляется за доблестью и славой, но уже не в войне против подобных себе, а в решимости само-стояния, которая казалась привилегией богов.