Отсутствует хотя бы единственная строчка, позволившая бы заключить, что жизнь земная воспринималась ими как временное и суетное пребывание в греховном и полном искушений мире, пребывание ради того, чтобы подготовить себя к праведной вечной жизни на небесах, чтобы пройти испытание и войти во “врата вечности” очистившимся от “праха земного”. Ничего этого нет. Зато на многих камнях тяжким молотом и зубилом высечено: “Я не знал печали, печаль же была вот:…”.

Горести истинные состояли в окончании земной жизни. Выходит, хотя жители древней сибирской державы верили в верхние силы и их верховным божеством было Великое Небо, для присущего им мировоззрения не были характерны воззрения о рае и аде, о загробном суде и каре за содеянное. Если это предположение верно, то следует признать, что камнеписные тексты тысячелетней давности донесли до нас древние языческие представления предков, еще не знакомых ни с одной мировой религией» (Кызласов И. Л. Древняя письменность саяно-алтайских тюрков. М., 1994).

Возможно, прав во многом историк И. Л. Кызласов, говоря о далеких предках древнехакасской державы, что не были они знакомы «ни с одной мировой религией». Если в енисейских текстах, высеченных на могильных камнях с эпохи бронзы, нет ни одного (вопреки логике вещей) упоминания о счастливой и «праведной вечной жизни на небесах», о загробном рае или аде, то встает следующий закономерный вопрос.

Что, если существовала из поколения в поколение преемственность неких тайных знаний, которых наши далекие предки переносили на изобразительные формы, переходящие на лики Богов на камнях. Образы, созданные безызвестными творцами, воздействуют то силой внутренней сосредоточенности и философского самоуглубления, то высоким духовным подъемом и гармоничной созерцательностью.

В их мифологической картине мира, где «Пани, что без веры, без поддержки, без жертв» (по Ригведе) или «не знакомых… с религией» (по И. Л. Кызласову), отражена сложная мировоззренческая система. И весь этот комплекс знаний был передан специфическим словом пан – «наука». Мы назвали бы ее древним «гнозисом» божественных жрецов (людей-змей) из могущественного народа пан. Если верить мифам, они снискали милость и дружбу богов.

А ведь такие же панийские идеи, которые имели дело с «наукой», концепциями тайного познания и просветлением, существовали у гностиков, почитателей мудрости Змеи – символа высшего знания. Как известно, у сибирских уйгуров, принявших «гностическое» манихейство, не существовало ни жертвоприношений, ни изображений богов. Их министр Пан-тегин (см. «пан» – наука) увел «пятнадцать аймаков» в Восточный Туркестан (Китай), где было образовано новое уйгурское государство – Турфан (Turpan).

Для достижения познания мира и его устройства гностики организовывали философские школы, религиозные союзы и общины. Одними из ранних сект гностицизма являются офиты, учение которых представляет хаотическую смесь мифологических и религиозных представлений. Схожей религиозно-философским концепциям гностиков-офитов, т. е. поклонникам библейского Змея, как мы предположили выше, существовало более древнее предфилософское представление у народа пан в Сибири (II тыс. до н. э.).

Конечно же, читатель задается вопросом: если эта культура в своем изобразительном искусстве на камнях содержит в огромном количестве мифологические образы и сюжеты, то где тут место гностическому мировоззрению? И где в них хотя бы намек на зачатки философских систем? Хотя содержание искусства было тесно связано с мифом, оно не излагало мифологические сюжеты, бытовавшие в соответствующей социокультурной среде, а лишь упоминало их, используя отдельные архаические образы как способ познания божественных форм и воздействия на мир.