В основном, мы обмениваемся идеями и информацией. Никаких откровенных признаний или разговоров о себе. Тем не менее мир его книг, его дисков, обстановка в доме, тень печали на его лице, отсутствие фотографий его бывшей жены – все это раскрывало его личность так же, как если бы мы побеседовали по душам. В этот момент я чувствую себя ближе к нему, чем когда-либо за все те годы, пока мы были коллегами. У нас возник «физический контакт» не через наши тела, но через тело дома; не в откровенном разговоре, но в безмолвном прочтении тайны разума, открываемой книгами. Наши души приоткрылись и соприкоснулись через голос певицы, которую он любит так же сильно, как и я. Все эти секреты были доступны, нужно было лишь пожелать прочесть их.
Многие разновидности близкого контакта не опосредованы ни словами, ни арбитром, который заверил бы психологическую истинность взаимодействия. Терапевтическая модель, предполагающая участие посредника, сделала популярным подход, согласно которому говорить о чувствах значит устраивать что-то вроде судебного разбирательства в гостиной, когда обсуждаются ты, я и мы и каждый защищает свою сторону. К сожалению, обсуждение переживаний вполне может вытеснить сами переживания. Я не отрицаю, что убедиться в обоснованности чувств действительно важно, однако существуют иные формы душевного взаимодействия, не менее выразительные, действенные и проникновенные, несмотря на то, что они менее многословны и не предполагают наличия посредника. Некоторые элементы общения не нуждаются в промежуточных звеньях, не могут быть интерпретированы в терминах теоретических штампов и не проявятся, если кто-то возьмет на себя роль судьи.
Каждый сам пишет свою историю. В семье каждый имеет свой взгляд на события, и это совершенно естественно. Искушение использовать инструментарий терапевта, чтобы переписать чужую историю, часто оказывается непреодолимым. Ниже приводится типичный случай, когда женщине приходится сражаться со своим мужем, защищая свою личную историю от его посягательства. Его психологическое образование работает против его стремления к близости, так как он выбирает позицию судьи. Он сам себе вручил судейский молоток и регулярно объявляет свою жену виновной в преступном невротическом поведении.
Мой муж – психолог: битва историй
Я занимаюсь художественной резьбой по дереву, делаю мебель. Я вырезаю на мебели цветочные орнаменты по собственным эскизам. Мой муж – психолог. Наш брак на грани развода. Я не могу больше выносить его интерпретаций моих поступков и характера. Мы сводим друг друга с ума: он преследует меня своими высокоумными озарениями, а я воздвигаю стены общих фраз, чтобы не слышать его. Он считает меня циничной, потому что я говорю, что его прозрения гениальны, а затем полностью игнорирую их. Я не высмеиваю его; я действительно думаю, что он самый проницательный психолог из всех, кого я когда-либо знала. Каждый раз, когда он берется интерпретировать мои комплексы, он попадает в цель.
Чего я не могу выносить, так это того, что он слушает меня сквозь фильтр своих теорий. Это похоже на то, как если бы я говорила в микрофон, оснащенный преобразующей слова программой. Например, он пытается убедить меня прекратить видеться с моей семьей, потому что общение с ними мне вредит. И он абсолютно прав в этом. Для моей семьи создание психологических травм – такое же творчество, как для кого-то – сочинение музыки. Предположения мужа о моей семье верны, но из них следует, что я жертва своей семьи. Эту часть я отрицаю, и поэтому я продолжаю видеться с ними. Это моя форма сопротивления. В качестве защиты против гениальных интерпретаций моего мужа я написала ему следующее письмо: