Раввин полистал Талмуд, открыл и тут же закрыл Тору.

– Евреи, если бы вы отказались выполнять свою часть обязанностей, я бы знал. что вам ответить! Муж должен любить свою жену и любить ее он должен регулярно. Но что вам делать, когда ваши жены… не нахожу я ответа ни в Талмуде, ни в своем сердце! Надо будет спросить совета у цадика.

Ребецн, которая привычно возилась у себя на кухне, слышала весь разговор и была в курсе городских событий не стала входить в комнату, просто остановилась в дверном проеме из кухни в комнату.

– Старый ты дурень! А вы, молодые и глупые и ты, Хаим, немолодой, а тоже глупый! Ваши жены посмотрели пьесу про «Что-то-там про любовь» и всего лишь захотели не только стирать ваши портянки и чистить лапсердаки, готовить вам цимес и фаршировать рыбу! Они хотят всего лишь услышать от вас что-то ласковое, впервые в жизни получить хоть какой-то подарок, увидеть, что вы их по-прежнему любите! Когда в последний раз вы делали что-то подобное? А ведь в театре этот мишугинер Фернандо постоянно говорил и своей ненормальной и всем вокруг. как он ее любит!

Задумчивые, выходили евреи от раввина. чтобы передать соседям слова рабанит. Интересно, что такого количества цветов хелмские цветочницы не продавали ни в один вечер ни до, ни после этого вечера. А сколько раз в эту ночь в Хелме звучало «Их гоб дих либ!» просто не поддается никакому подсчету.

Янкель и Шломо обедали. Скромный обед, но все же на стол жена Янкеля Ривка поставила бульон из куриных потрошков и нарезаную тонкими кружочками фаршированую гусиную шейку. Пара рюмок водки только способствовала такому обеду и разговору после него.

– Послушай, Янкель, ты и я любим шейку, твоя Ривка делает ее замечательно, почти как моя мама. К нам в Хелм приезжал зверинец, я видел в зверинце страуса. Вот бы, думаю, приготовить шейку из этой птички, какая бы славная получилась бы шейка!

– Не кошерно, – строго заметил Янкель.

– А мне вот интересно, почему страуса объявили некошерной птицей? Неужели из-за того, что он не умеет летать? А может быть он умеет, просто не хочет?

– Шломо, Шломо, ну подумай сам! Во-первых, где ты найдешь шойхета, чтобы сумел правильно зарезать эту птичку? Она же его может убить одним ударом своей ножки! Во вторых – во всем Хелме ты не найдешь такого огромного котла и чтоб он был кошерован, сварить такую огромную фаршированную шейку!

***

– Послушайте, ребе, вы знаете барона Ротшильда?

Вопрос от Янкеля Циперовича прозвучал так неожиданно и нелепо, что раввин поперхнулся чаем.

– Что, лично?!

– Я не сомневаюсь, что такой многоуважаемый раввин, как вы, светоч учености и знаток Талмуда, лично знакомый с Любавичским Ребе, может знать и Ротшильда в Вене, и Бродского в Егупеце, и Полякова в Москве. Но я имел в виду то, что наш многоуважаемый ребе, конечно же слышал о бароне Ротшильде из Вены. Сейчас уже непонятно, говорят, что он переехал в Париж или Лондон, но это не важно. Мне интересно, какой чай пьет барон по утрам – с яблочным вареньем и рогелах или с медом и мандельброт?

Ребе задумался на минуту и Янкель с удивлением и страхом увидел слезы на его щеках:

– Что с вами ребе, почему вы плачете? Неужели мой вопрос так огорчил вас?

Ребе вытер слезы, громко высморкался в огромный носовой платок, который достал из кармана своего жилета.

– Знаешь, Янкель, я уверен, что Бродский никогда не интересовался, что пьют евреи в Егупеце по утрам, как барону Ротшильду неинтересно, что едят австрийские евреи в Вене, французские в Париже и английские в Лондоне. Но ведь и французы, англичане. австрийцы равнодушны – есть у барона хала, чтобы встретить субботу или он должен уже пить простую воду? Я плачу потому, что только в Хелме евреи интересуются, что барон Ротшильд ест на завтрак, да может быть в Егупеце переживают, обедал ли сахарозаводчик Бродского и им интересно узнать за железнодорожника Полякова в Москве – что мама приготовила ему на ужин!