Тот не отвел взгляда.

– Я понимаю, что ритуальные услуги – дело тонкое, – сказал он. – Все-таки наши сотрудники с семьями только что умерших людей имеют дело. Так что резать по живому я не буду. Чтобы на людях не отразилось. А то мало ли что может случиться. Представьте – работники кладбищ объявят забастовку… И пикетируют свои рабочие места.

Епископ печально усмехнулся.

– Конечно, они такие доходы имеют, а тут является кто-то с улицы и этих доходов их хочет лишить. Тут забастуешь… Только вас, Матвей Иванович, снимут в тот же миг, как первый репортаж об этой забастовке появится на телевидении.

– Так что, вы советуете вообще не будить лихо, пока тихо?

– Отнюдь, – возразил епископ. – Вы правильно сказали, что резать по живому нельзя. Примите совет: поглубже вникните в ситуацию. Познакомьтесь с людьми. Внедрите в структуру своих людей, да побольше. Если у вас людей мало, то в этом я могу вам помочь с чистой совестью. У нас в монастырях молодых послушников все больше, вот мы на них и наложим послушание – помогать на кладбищах провожать православных христиан в последний путь и за могилками их следить. Толку побольше будет, чем от ваших солдатиков-пацифистов, не правда ли?

Хвостов побарабанил пальцами по подлокотнику кресла.

– Спасибо, владыко. Предложение дельное. Только… Почему вы раньше с ним к властям не обратились?

– А кто вам, уважаемый Матвей Иванович, сказал, что церковные власти с этим предложением не обращались? Обращались, и не раз. Вот уже несколько лет ваш куратор господин Купцов обещает «внимательно рассмотреть»… И только. А ваш покойный предшественник, как я понял, не имел вообще своего мнения. Да Бог с ним, упокой, Господи, его душу, – владыка Иннокентий встал и перекрестился на икону Казанской Божьей Матери, висевшую в красном углу. – За то с его преемником, – епископ слегка поклонился в сторону Хвостова, – мы, кажется, общий язык найдем.

– Хороший был человек, светлый… – Герасим Забарский налил по полному стакану коньяка себе и сыну. Не чокаясь выпили. – Как раз полгода прошло с его смерти.

– Марину жалко, – сказал Василий, такой же толстый, как отец, но, в отличие от седого Герасима, с черными как смоль вьющимися волосами. – До сих пор отойти не может. Я ей сказал, что мы за дядю Гришу отомстили, а она только рукой машет, мол, его все равно не вернуть…

– Убийца и в гробу покоя не найдет, – заявил Герасим. – Он меня и на том свете помнить будет. Жалею, что мы его живьем не взяли. Он бы у меня по капельке умирал…

– Я до сих пор не пойму, отец, как вы на этого полуеврея-полувьетнамца вышли…

– Мы бы его никогда не нашли, – скрипнул зубами барон. – Но людям иногда очень нужны деньги.

– Кто-то из своих настучал?

– Да. Пришел парень… Он несколько месяцев работал в этой его организации, как она называется… не помню. Короче, ему срочно понадобилась большая сумма, вроде как брат его кому-то задолжал. Парень не был в курсе всего, но то, что этот Савинский организовал убийство Григория, знал точно. Ты тогда в отъезде был, так что все без тебя свершили. Саша и Паша хорошо сработали.

– Все-таки надо было узнать, кто на курок нажимал…

– Это не так уж и важно, сынок. Ты же не будешь наказывать пистолет за то, что он стреляет. Но… послезавтра, на сороковины, возле могилы соберутся все его друзья, среди них как пить дать будет и тот, кто убил твоего дядю. И если в тот раз мы просто разрушили его могилу, то теперь сделаем так, что в живых не останется никто.

– Ты хочешь снова устроить взрыв?

– И очень мощный. Килограмма два-три взрывчатки.

– Так это же половину кладбища разнесет!