– Это от недостатка адреналина, – улыбнулась Виктория. – Тебе, и правда, пора выбираться наружу. В саванну, где охота, опасности и борьба за выживание. Хочешь, устрою тебе неплохое сафари?

– Если это уступка, выкуп за то, чтобы я заткнулась и не скребла тебе нервы жалобами на скуку, то не хочу. Ну а если у тебя есть для меня что-то конкретное, так чего ты молчишь? Что за сафари?

– Мой дядюшка и Светлана Петровна, – зловеще отчеканила Энглер. И с не меньшим пафосом подбила черту: – Пробил их час!

– При чем же здесь я? – Тамара перестала метаться по комнате, подняла опрокинутый стул и, оседлав его (спинкой вперед), устроилась напротив Виктории. – Ты вечно твердила, что это дело касается только тебя, что никого постороннего к своей мести ты не подпустишь и близко.

– Прошла куча времени, а со временем, как ты недавно отметила, многое изменяется. И благие намерения. И, в первую очередь, обстоятельства. У меня уже сейчас нету времени вплотную заняться подонками. А в том, что через месяц этого времени не останется вовсе, я готова поклясться на Библии. Впереди меня ждет нечто такое, о чем пока не хочу говорить даже тебе. Какие уж там дядя Игнат и Толстая Задница! Разобраться бы с новыми головняками! Но тянуть с этими недоносками я не хочу. Довольно, пожировали! Пора на стол мясника! Работу этого мясника и придется вместо меня исполнить тебе. Сыграть мою роль…

– Чего?!! Ты хочешь отдать мне…

– Тамара Астафьева! Я предполагала что-то подобное, еще когда велела Андрюше оформить на тебя ксиву с моими бывшими данными. Неужели ты тогда не задумалась, зачем это надо? А, Тамара Астафьева?

Тамара молчала.

«Конечно, задумалась… В уютном полутемном кафе на одной из узеньких улочек около Лиговки, когда Энглер карябала на салфетке свои бывшие данные.

…примерно такой расклад и возник первым делом в голове. А потом она задумывалась над этим вопросом еще не раз и не два. Вот только молчала, ждала, когда Вика сама заведет разговор на эту тему. Если вообще когда-нибудь заведет. Уж больно неправдоподобным казалось, что неуступчивая и гордая Герда, главной (и, возможно, единственной) мечтой которой на протяжении нескольких лет было отомстить троим негодяям – своему дяде, Светлане Петровне и Монучару – и при этом сделать все лично…

Исключительно лично! Без вариантов!

…вдруг возьмет и отдаст это дело кому-нибудь постороннему. Пусть даже и самой закадычной подруге…»

– Томка! Та-ма-ра! О чем задумалась? Чего замолчала?

– Пытаюсь понять…

– И уже хоть чего-нибудь поняла?

Тамара отрицательно покачала головой и опустила подбородок на спинку стула.

– За два с лишним года, что знаю тебя, – сказала она, – ты, наверное, тысячу раз заводила разговор о том, как будешь мстить этим тварям. Не спеша, изощренно, так, чтобы никто из них не издох без мучений. И притом все это ты должна претворить в жизнь сама. В одиночку. Без чьей-либо помощи. Ты столько раз говорила мне, что дала себе обет, что теперь это слово всякий раз вызывает у меня тошноту. И вдруг ты с легкостью отрекаешься от своих планов… Не понимаю.

– Попробую объяснить. Во-первых, ни о какой легкости не может идти и речи, идею отдать толстуху и дядьку тебе я рожала в великих мучениях. Сама видишь, что прошло больше месяца между тем, как еще в Новомосковске я задумалась о подобном раскладе, и сегодняшним разговором, когда довожу до тебя свое окончательное решение. Во-вторых, нарушить обет вынуждает меня не что-нибудь, а обстоятельства. Еще раз повторяю: впереди у меня очень конкретная раскорячка, а я не могу начинать войну на два фронта с риском потерпеть поражение на обоих: остаться неотомщенной и, возможно, оказаться в могиле. Приходится из двух зол выбрать наибольшее и посвятить себя борьбе с ним. А наибольшее зло – я думаю, ты это понимаешь – заключается в причине, по которой нас с тобой вытащили из Новомосковска. И никоим образом не касается ни толстухи, ни дядюшки, ни Монучара.