Я сидел у барной стойки и провожал глазами своих друзей, которые поднимались в вип-зону в сопровождении трёх красоток, а меня с ними почему-то не тянуло, хотя такой способ расслабиться я тоже принимал. Просто мне хотелось чего-то... настоящего, что ли; пусть девушка не будет моделью, зато более земная, осязаемая.

Хотя о чём это я?  Пьяному мне лучше не включать мозги, а то выходит какая-то ахинея. Я вообще пришёл сюда отметить с друзьями стабилизировавшееся Лёхино состояние, так что голову – нахрен, логику – в топку, и пусть всё идёт, как идёт.

Окидываю взглядом зал в поисках чего-нибудь оригинального и натыкаюсь глазами на девушку, пробирающуюся сквозь толпу к барной стойке; с минуту я непонимающе вглядываюсь в её лицо, пытаясь понять, что привлекло меня в нём, и только когда она оказывается достаточно близко, я понимаю, в чём дело.

Она плачет. Нет, не так – рыдает, отчего её тушь потекла и размазалась по щекам.

– Один «Лонг Айленд», пожалуйста, – кричит она бармену.

Мои глаза лезут на лоб: чтоб заказать такой коктейль, у неё должна быть либо очень большая радость, либо полный пиздец.

И, судя по тому, что девушка сейчас была больше похожа на панду, у неё явно второй вариант.

Бармен весьма оперативно исполняет её прихоть, и девушка залпом осушает стакан – от увиденного даже у бармена глаза на лоб полезли: нечасто увидишь девушку, которая будет такими темпами хлестать крепкие напитки.

– Что, всё настолько плохо? – спрашиваю, с интересом разглядывая незнакомку.

Если не зацикливаться на этих разводах на её щеках, то можно увидеть, что девушка очень красивая, хотя штукатурки на ней всё равно многовато.

– Что, прицепиться больше не к кому? – таким же тоном возвращает она.

Я хмыкаю.

Колючая.

Не люблю таких.

Но для разнообразия можно было бы и такую.

Девушка тяжело вздыхает и поворачивается ко мне лицом.

– Вот у тебя было так, чтоб в один день всё к чертям полетело? – печально спрашивает.

Фыркаю: в последнее время у меня практически каждый день конец света, хаос и кризисы – особенно после того, как мы буквально с того света вытащили Лёху и, чем могли, помогли семье Макса. Он вон до сих пор ходит опущенный ниже плинтуса; а временами злится так, что хоть вообще к нему не подходи – кусаться начинает.

– А то как же, – улыбаюсь девушке. Голова ещё вроде ясная, так что я вполне могу выслушать рассказ про чьё-нибудь несчастье. – Не хочу показаться сволочью, но когда кому-то так же хреново, как и тебе, становиться как-то легче.

Девушка улыбается уголками губ и просит бармена повторить её заказ.

– Так что же всё-таки случилось? – спрашиваю.

Незнакомка дожидается свой коктейль и выпивает половину прежде чем продолжить.

– У меня в семье проблемы, – хмурится. – И... с парнем немного.

Из груди вырывается обречённый вздох: чёрт, девочка уже занята, а я у меня табу на секс с такими.

– Изменяет?

Девушка болезненно морщится, и я понимаю, что своим предположением попал в самую цель.

– А ты почему пьёшь в одиночестве?

– У друзей в жизни полная задница, – отвечаю со смешком.

Вряд ли это слово может в полной мере дать оценку тому, что на самом деле твориться в жизни Макса и Лёхи.

Особенно Лёхи.

Примерно час мы проговорили ни о чём – никто из нас не хотел делиться деталями того дерьма, что творилось в наших жизнях, да и в душу против воли лезть никому не хотелось. Я сам не заметил, как за словами последовала выпивка, и вот я выпадаю из реальности настолько, что уже нихрена не соображаю, а потом и вовсе отключаюсь.

В себя прихожу уже дома – с жутким похмельем, под дикий крик матери. Головная боль раскалывала мой череп надвое, и скула подозрительно скулила и просила приложить к ней лёд. Подхожу к зеркалу и охреневаю от размера гематомы, которая багровеет на левой щеке.