Обычная панельная пятиэтажка встретила типовой детской площадкой, кучкующимися собачниками с одной стороны двора и лавочкой с неизменным атрибутом – вездесущими бабками, – с другой.

     – Подожду, – сказал Богдан. – Освободишься, позвони.

     – Я недолго, – промяукала Женя и выбралась из машины.

     Богдан смотрел вслед сжавшейся крошечной фигурке в дутой куртке, переваливающейся по-утиному, еле переставляющей ноги. Ей явно было некомфортно, а то и страшно. Да что же такое?! Не должны дети бояться собственных родителей. Недоразумения, недопонимания, конфликты неизбежны, но родитель остаётся родителем, а ребёнок – ребёнком. Как бы порой Богдан ни злился на мать, было за что, как бы ни бесился от поведения отца – любить он их не переставал, и был уверен в их безусловной любви. Он – взрослый, состоявшийся мужик нуждается в подспудной родительской поддержке, а тут девчонка…

     Двадцать семь лет, естественно, не ребёнок, однако Женя настолько крошечная, что Богдан не мог её воспринимать иначе как «девчонку». Положение добавляло беззащитности, беспомощности. Он не умилялся, беременность никогда не была фетишем Усманова, дети не вызывали трепета. исключением стали Аришка и беременная Яна. При этом что-то глубинное – «синдром рыцаря» – включалось в Богдане, когда он смотрел на Крош. Её хотелось защитить, помочь, уберечь.

     – Жень, – крикнул он, хлопая дверью машины. – Я с тобой пойду, – в несколько шагов он догнал идущую, на автомате поправил ей шапку и подставил локоть, чтобы зацепилась.

     – Правда? – с неприкрытой надеждой пискнула Женя.

     – Уже иду, – деловито ответил, подстраиваясь под микро-шаги женщины.

     Крош оказалась похожа на мать, представившуюся Галиной Александровной. Невысокая, для своих лет хорошо сохранившаяся, с пышным, рыжим каре. Виктор Семёнович – отец – значительно выше жены, с военной выправкой и цепким взглядом силовика. Слава, не похожий ни на отца, ни на мать, и его супруга Вероника, скользнувшая по Богдану заинтересованным взглядом.

     На лицах всего семейства читался неприкрытый триумф. Женя жалась ближе к Богдану, он, поддерживая, обнял её за плечи и подтолкнул к столу с расставленным чайным сервизом и тортом в центре.

     Ничего не значащая беседа, ведущая в никуда. В то, что топор войны зарыт, не поверил и Богдан. Семейство держало лицо перед посторонним человеком, откровенно испепеляя непутёвую дочь взглядом.

     – Простите, Богдан, – Галина Александровна елейно улыбнулась, впившись взглядом в гостя. – Вы местный?

     – Как сказать, – спокойно ответил Богдан. – Родился и рос в Москве, живу в Хакасии.

     – Что ж вы там забыли? – явно ища подвох, уточнил Виктор Семёнович.

     – Коневодческое хозяйство, – усмехнулся Богдан, отвечая на прямой взгляд прямым. – Выращиваем рысаков, производим кумыс.

     – А в Москве, что же?

     – Небольшой ресторанный бизнес, – размыто ответил, чувствуя желание помыться от липкого взгляда Вероники. Танюша казалась элитной эскортницей рядом с этой мадемуазель.

     – И чо, бабы лучше не нашёл, чем Женька? – откинулся на спинку стула Славик.

     – Он просто мой квартирант! – вспыхнула Крош.

     – Чего? Ох, ля, «ресторанный бизнес», «производство рысаков»! – передразнил брат.

     – Ещё и сдаёт, – фыркнула Вероника. – Заполучила бабкину квартиру, теперь деньги гребёт!

     – Надо было приезжать и помогать, – огрызнулась Женя.

     – Тебя не спросили, – взвизгнула Вероника. – Ты и рожаешь только для того, чтобы малого прописать в квартире!

     – Женя у тебя приёмная? – без экивоков рубанул Богдан отцу семейства. – Что за отношение?