Концепция жестких и гибких звеньев вносит понятие штаба. Это определенные нервные клетки, которые являются «главными». В них зашита матрица того, как нужно выполнять определенный класс действий. Это жесткие звенья. Они «рекрутируют» солдат – другие нейроны – и организуют из них систему. При этом в систему входят те нейроны, которые в данный момент свободны. Поэтому каждый раз система меняется. Эти «рекруты» и называются гибкими звеньями. Именно поэтому система принципиально изменчива во времени. Система жестких и гибких звеньев – один из базовых механизмов работы мозга, открытый Н.П. Бехтеревой.

Для понятного объяснения на лекциях я обычно привожу следующую аналогию. Командир военного корабля принимает новобранцев, которые еще ничего не умеют. Он говорит: «Ты хорошо видишь – будешь впередсмотрящим; а у тебя умелые руки – будешь механиком. Ты стоишь ближе к камбузу – будешь коком». И так далее. Через несколько месяцев (это практически онтогенез) они становятся узкими специалистами. И в обычной обстановке каждый занимается своим делом под руководством командира своей БЧ. Но случись боевая тревога – кок и механик начинают подносить патроны под руководством штаба. После битвы кок возвращается в камбуз, но члены штаба всегда готовы к следующему бою.

Степень этой изменчивости может быть больше или меньше. Если взять стереотипную, часто повторяющуюся деятельность, то система ее обеспечения достаточно устойчива, иногда просто прошита анатомически. Это, кстати, относится и к очень важным для мозга и организма видам деятельности; понятно, что очень важную и прецизионную работу абы кому не доверишь. Например, работа гипоталамуса, который регулирует жизненно важные функции автономной нервной и нейроэндокринной систем, прошита наглухо. Чем сложнее и необычнее деятельность, тем изменчивее система ее обеспечения. Почему? Если мы начинаем необычную работу, мы еще не знаем, сколько сил нам потребуется. Поэтому берем с запасом.

Однако поскольку эта книга – не учебник по истории психофизиологии, то в нашу задачу не входит логическое повествование обо всех изгибах и узловых точках развития науки о мозге. Мы будем давать иллюстрации скорее интересным и проблемным моментам современного представления о том, как работает мозг.

Так вот, локализационизм – это очень логичное и очень удобное учение, но, как выяснилось, не совсем верное. Однако до сих пор приходится слышать о существовании различных постоянных центров в мозге. Пресловутого «центра удовольствия», например. Ну нет его! А что есть? Что мы считаем центрами? Обычно то, что называют центром чего-либо, на самом деле является частью системы обеспечения этого «чего-либо». Несомненно, области Брока и Вернике имеют прямое отношение к речи, но дальнейшие исследования, в том числе наши, показали, что зоны, связанные с ее обеспечением, распределены по всему мозгу (рис. 22). (Хорошо помню, как на одном высокоученом заседании в РАМН я случайно, оговорившись, употребил слово «центр». Реакция председательствующего – мэтра, академика Г.Н. Крыжановского – была такой, как если бы я вслух сказал что-то непечатное.)

К сожалению, в отличие от достаточно сложного восприятия системного подхода, представление о центрах хорошо понятно и доступно неспециалистам. Как и предельно ясна френология. Из-за этого, что бы я ни рассказывал о мозге, журналисты всегда переводят мою речь в терминах центров. До сих пор в популярных журналах появляются статьи о нейронах, узнающих одну актрису во всех позах и не реагирующих на других актрис. Или узнавание определенной фотографии. Это, конечно, следствие неправильной интерпретации результатов эксперимента.